Тринадцать уколов

Мы уже в тамбуре. Доктор открывает дверь, из мрака вваливается грохот колес и давай швырять во все стороны мои нейроны-электроны. Сейчас я отправлюсь ему навстречу – живьем или postmortum?

– Прошу пана, – наведенный на меня черный глазок пистолета качнулся в сторону выхода.

Голова опустела и зазвенела как цинковое ведро. Я сделал шаг вперед. Боковым зрением видел только плечо доктора, а спина уже чувствовала дырку от пули где-то в районе пятого позвонка. И тут…

…У рельсов есть стыки. Если насыпь устроена плохо, стыки расходятся и вагон сильно бросает, когда колеса накатываются на них. Если одновременно происходит изменение скорости, то трясет весьма чувствительно.

…Вагон сильно тряхнуло. Будущая дырка сместилась в район правого бока. А я упал, как срезанный, на левый бок и, крутанувшись на спину, ботинком впаял ровно в пистолет, который наводился в это непрелестное мгновение на мою грудную клетку. Доктор замахал руками как дирижер, пытаясь поймать вылетевшую машинку для убийства. И он ее словил, что ему, однако, лишь повредило. Пока господин Лапеко занимался ловлей, я повернулся на правый бок. Одна моя нога оказалась у оппонента за коленками, я резко вертанулся в обратную сторону и придал ему вращательный момент. Доктор Неайболит усвистал ровно в открытую дверь тамбура.

Я встал на полусогнутые, прикрыл дверь и отправился в купе, стараясь не о чем не думать и ничего не чувствовать. Сел на нижнюю полку, задышал, пытаясь выпустить пар, и тут понял – чемоданчика с деньгами нет. Лежал под подушкой, а сейчас его нет! Но доктор прошелся со мной и вылетел вон без чемоданчика. Или?.. Напряженка рывками вгрызалась в меня. Я пару раз двинул головой об стол – не помогло. Столько изведано и все зря. Меня крутило и бросало по купе, вспыхивали и гасли полузадушенные вопли. Снующие руки наткнулись на шприц-ампулу и всадили ее в первый подходящий кусок тела.

Почти без паузы свершился перенос. Пространство поддалось в стороны, в нем появилась инородная вставка, непривычная конусовидная дверь. Я, моментально расплавившись, вылетел в нее миллионом серебристых ниточек.

И очутился у железнодорожной насыпи. Из головы сочилась кровь, но, кажется, черепок лишь слегка облупился и мозги не протекли наружу. Весь организм не ахти, измочаленный и битый, впрочем, кости не поломаны, и органы не всмятку. Повезло, что когда я вылетел из тамбура, то сумел сгруппироваться, да еще попал в кусты. Продрался сквозь заросли на шоссе, параллельное рельсам, и обнаружил – ах, moon light – что в моей руке сохранился пистолет. Нет, пусть лучше отдохнет в кармане. Нужно в город, причем в Питер, а не в Москву. Стал голосовать – но грузовики с ревом прут мимо, не внушаю я им доверия. Однако, жигуленок я не пропустил, встал посредь дороги как столб – у водителя нервишки не выдержали, сдрейфил, затормозил, принялся объезжать. Тут я ему ствол показал, чтоб не бузил. В кабине нашлась парочка, юнец с рулем и бабенка на заднем сидении. Не похожи на мужа с женой, он красавчик двадцатилетний, а ей пятилетки на три побольше.

– Про страшный пистолет забудь, не было его, – я приветливо оскалился юному любовнику, – ты просто по доброте душевной решил подвезти замерзшего полудохлого странника. Ты ведь всегда так поступаешь. Сейчас куда?

– В Нарву, – сказал юноша, из-за моих приветливых слов возвращая себе наглый уверенный вид.

– А машина чья?

– Моя, – отозвалась дамочка.

– Выходит, дружок, тебе с этой машиной не по пути.

Он думал, что будет просто вышвырнут, но я вначале дал ему по затылку, а уже потом кинул за борт. Ничего, очухается и начнет взывать к проезжающему транспорту, как и я пять минут назад.

Бабенку пригласил к рулю, потому что в моих глазах еще порой двоилось и мерцало. Держалась она со мной хамовато, так что по дороге я ее попросил притормозить и крепко обнял… Никакой противоправной секс-активности, просто вколол ей в ляжку кое-что. Чуть позже она сама себя подсунула. Причем очень старалась. Как комсомолка, попавшая в кабинет секретаря райкома после окончания рабочего дня и гордая оказанным доверием. В городе я бы продлил наше свидание. Но, увы, приходилось работать на опережение чужих графиков…

Я знал, что деньги, все четыре тысячи долларов оказались у хозяина. Конечно, являться к нему в светлое время суток было безопаснее, но в восхищенных зрителях я не нуждался. Несмотря на однообразную застройку некрогородка быстро нашел его капитальную могилу под красною звездой. Николай Пантелеймонович Лопатин (1902-1985), «товарищ Пантелей», который едва не запустил в 1926 году пролетарскую революцию посреди всей Британской империи, любимец Дзержинского и прочих «тарантулов». Проходя через хоздвор, я ухватил лопату и ломик. И сейчас, своротив набок плиту, принялся углубляться в почву. К вам гости, товарищ Пантелей.

И вот уже показалась дверь, то есть крышка гроба. Дверь открывается и передо мной собственной значительной персоной любимец вождей – товарищ Пантелей. Конечно, бледненький зелененький, но никак не поверишь, что он тут семь годов отлежал. Ой, до чего похож на Сапожкова. Тот, конечно, порумянее, но выражение лица – один к одному. Ясно: старший товарищ своим духом преобразует физиономию младшего. И костюмчик у лежащего гражданина хорошо сохранился. Стрелки на брюках присутствуют, орденские планки поблескивают, хотя находится т.Пантелей в той столовой, где едят нас, а не наоборот.

Первую свою медаль юный Коля-Пантелей заслужил, трудясь наганом, над вражескими затылками после взятия Крыма. И гордый барин и образованная барышня – все поддавались маленькой гавкающей штучке. И было этого так много, что опускались руки юного Коляя – не от тяжести, а от скуки. Тогда, наверное, молодец и почувствовал – исходит кое-что из продырявленных врагов. Свежие покойники не только сразу перестают вредить, но и теряют нечто, а он при определенной сноровке «нечто» приобретает. Овладевает он их жизнью полностью, без остатка. Однако нужна сноровка и нет стопроцентного успеха.

А вскоре ушел молодой умелец на почти-научную работу. Английскому языку от британцев, плененных под Архангельском, выучился. Их потом всех шлепнули, чтоб не опознали вдруг где-нибудь на Пикадилли своего собеседника. Но еще успели они убедиться, как завлекательно даровитый Коля произносит на лондонском диалекте слова «экспроприация», «революция», «ликвидация». Британская экспедиция красного миссионера, предпринятая в 26 году, увы, накрылась, но сколько потом было творческих удач. Партия поставила химию на службу революции и верная наука помогала взять из чуждого человека все, что в нем есть. Она выворачивала вредителя наизнанку со стопроцентной гарантией и усиливала сосущие способности Николая Лопатина до максимума.