Страница 13 из 19
За забором все пошло обратным ходом, как в пущенном вспять мультике — восстановилась в прежнем качестве моя штопка. Неизбежным образом, как я ни противился, поднялось настроение. Так, может, озеро, в каком-то смысле, не только зло? Оно держит интересного ему человека при себе, не отпускает, зато подлатать может, если тот прохудился и пустил сок.
Мокрая одежка упорно забирала остатки тепла. Видимо, жировых запасов вовсе не осталось, не добывалось АТФ на безжирье. Прямой электроразогрев без нормальной котлеты в брюхе тем более исключался.
Впрочем, я продолжал наблюдать кое-что крупным планом. Воздух тоже состоял из пульсирующих нитей и напоминал бороду Ветра Ветровича из детской книжки. Мысли о теплой одежде, проникнув в атмосферу, снова занялись ткачеством. Причем надо было соблюдать сложную последовательность разного рода вибраций, чтобы они не отталкивали друг друга, не сплетались в тесный комок, а лишь деликатно притягивались.
Соединившиеся нити охотно прянули мягкой волной и облепили меня со всех сторон чем-то прозрачным, но более приятным, чем даже тончайшая ангорская шерсть. Получился вдохновляющий теплый буфер между мной и надоедливым холодом, испускающий все ту же дружественную ауру заботливой самки. Мне почему-то представилась муха, укутываемая заботливым ухажером пауком. Но тут новая напасть: организм разморило от тепла и тогда обозначилась голодная дыра желудка, которая стала выдвигать одно требование за другим, то слабым, то грубым пением.
И тогда моя мысль заслужила звание “немеркнущей”, потому что нашла еще один приемчик — отобрала самые тонкие, мягко вибрирующие нити, сбила их и предложила попробовать на вкус.
На вкус оказалось что-то вроде крайне разреженной сахарной ваты — но голод и аппетит быстро удовлетворились и пропали. Харч мгновенно впитался в сосуды и капилляры, не дойдя даже до кишок. Что уж тут “константировать”.
Нити, конечно, не мои, но они вполне помогают умственному развитию и обслуживает потребности моего организма в конкретном районе Земли — в принципе, это стоит только поприветствовать. Подчиняются они и все тут. Может, ни на что другое не способны. Пусть только профессор какой-нибудь возмутиться чародеянием и ненаучностью происходящего. Я его мигом успокою. Дескать, милый мой, электричество мы тоже считали чужой непонятной силой, а потом приручили и онаучили ее. Теперь вообще оказалось, что она нам родная и мы напичканы ей, мы чуть ли не состоим из нее, как колобок из теста. Короче, протестовать против подчинения мне озерных нитей я не стану и чужих протестов не приму.
Мои мысли продолжали заниматься прядением, искусно подбирая нити и сплетая их в веревки, а веревки в канаты. Мне показалось, что образующийся ковер может удержать мое изрядно заморенное тело и я, не заколебавшись, сделал шаг вверх.
Нога угнездилась в воздухе! Еще несколько приставных шагов — и все-таки я соскользнул вниз. Соскользнул, а не рухнул носом в землю. Еще поработал над прочностью ковра и своей балансировкой, и вот я уже двумя ногами на чем-то зыбком, но прочном, руками отмахиваю, как клоун на канате.
Десяток раз свалился, а потом попер по лунной дорожке. Теперь я был свой в воздушной стихии, ровня птицам и пчелам. Черновая работа уже вытекала из заднего подсознания, а передним сознанием можно было класть лишь крупные мазки.
Мысли образовали что-то похожее на сельскохозяйственные угодья. (Не наши космические-гидропонические, а земные.) В прозрачную почву просыпались невидимые семена. И вот стали подниматься навстречу звездному небу прозрачные растения, на вид почти что живой хрусталь.
Моя флора походит на здоровенные звезды-радиолярии. Они вырабатывают из ветра, дождя и лучей светлый питательный сок. Несколько фотонов, атомов кислорода, молекул воды, и организм живет не тужит, потому что легким его телесам много не надо. Слабенький электролиз водяного пара наполняет полости звезд водородом, что утягивает их на самые верхние небесные полянки, которые выглядят снизу просто облачками.
Дальше уже пошли тезисы. Моих радиолярий будет столько видов и пород, что заселят они весь воздух, сделаются пригодны для супа и компота, мы станем летать на них, доить и даже жить в их экзоскелетах — как бы жутко это ни звучало.
Вот где — в воздушной стихии — буду обитать я, как эльф, с кружечкой эля из перебродившего радиолярного сока в руке. Да что там эля — отличного самогона (дрожжи как-нибудь достанем). Заживу здесь, при звездах, а не в заколдованной деревеньке, не на говнистых островах — если, конечно, меня забудет родное правительство или назначит сюда резидентом. Наберу население из эльфов вроде меня, организую выборы себя в цари. Из экзоскелетов понастроим замков воздушных. Где-то наверху станет радоваться жизни феодал, а чуть пониже бабы с мужиками будут возделывать звездно-радиолярные поля. Крестьяне, конечно, крепостные — никуда они от нас дернуть не захотят. И никакой несправедливости — совьешь себе тропку наверх и выбьешься в начальники. Кому жратва из радиолярий надоест, станет по-паучьи ловить в свои тенета следующие мимо стаи птиц, косяки рыб, стада скотов, самолеты. Я же, чиркая ногтями по щипковому инструменту, пропою о воздушной жизни, с пуантами на носках протанцую ее. “Хорошо пишется в деревне,— говаривал писатель Тургенев, но добавлял,— в моей личной”.
Стоп. В какой-то дали дрогнули очень мощные струны, а внутри меня откликнулись потайные пружинки; руки-ноги так затряслись, что я их еле унял.
Сразу прекратилось порхание. Жить в воздушной стихии видишь ли захотелось. Да там все прозрачное! Даже в уборную нормально не сходить. А рев моторов, а лязг гусениц и запах перегретого двигателя, а пробиваемый космическими раздолбаями вакуум? Как без этого всего вписаться в божественный ветер и выполнить сверхценную миссию пилота? Да и вообще, долго ли я протяну, будучи такой отличной мишенью. Чтоб ухлопать меня, не надо даже ракеты расходовать, достаточно дробовика.
И кроме того, как появились нечаянно воздушные нити, так и истают. Поведешь себя не по правилам, и даже взмахнуть крылами не успеешь — сразу башкой в пол. Вот человечество в лице своих лучших представителей сколько пудов говна съело, чтобы добраться до электрической силы. Зато уж как добралось, как схватило — не отнимешь. Абсолютная надежность.
Я ощутил присутствие империи, почувствовал ее глубокие пульсы. Мысли втянулись обратно в голову, Космика руками-протуберанцами коснулась моей защитной оболочки — и завертелся мой индивидуальный смерч. Он кинулся на воздушную полянку и моментально разнес в клочья: крушить — не строить. Я, как замечтавшийся циркач, кувыркнулся вниз, положив конец номеру. Хорошо хоть на мелководье оказался, раз-два саженками, и я уже на бережке. Все, на сегодня решил больше не играть: карты крапленые, партнер — шулер. Прощай, озеро. Надеюсь, свидимся при более благоприятных для меня обстоятельствах.
Не было тех проклятий врагам, которых я случайно не вспомнил, когда, преодолев забор, тащился по колющемуся беспорядочному лесу. Особенно запомнилось такое: “Чтоб вас больше никогда не пустили в сортир и кормили только старым горохом”. Тряпка на ноге набухла от крови, голова опухла от боли. Тяжелый ветер гулял во мне, как в стакане. Добраться до какой-нибудь дороги или сгинуть в лесу — не было других граней на костяшках, бросаемых судьбой. Причем “сгинуть” казалось более подходящим для меня вариантом, потому что немного погодя совсем перестал соображать, где я уже шлялся и где нет. Анима, правда, сообщала безучастно мой курс и исчисляла пройденный путь, но от этого легче не становилось — я ее тоже возненавидел. Приходилось биться только за то, чтоб не вернуться обратно к озеру. Но все равно заворачивал назад. Может, был в этом элемент наваждения — ведь столько раз брал я ориентир на какого-нибудь лесного великана, а потом испарялся он куда-то. Болото оказалось у меня вначале слева, спустя какое-то время справа и, наконец, спереди! Я так для себя решил: лучше стать симпатичным лесным скелетом, у которого из глаз тянется брусника, а изо рта приветствует земляника, чем в очередной раз бороться с невыносимыми искушениями.