Страница 30 из 34
Евгений смотрел в окно и представлял мать, отца, те дни, что провел в родном селе. Он уже не замечал ни сонной атмосферы автобуса, ни мелькающих за окном полей - все это отошло на второй план, виделось расплывчато, несвязными отрывками, словно во сне. Память день за днем с поражающей ясностью восстанавливала все виденное и слышанное. Всплывали знакомые и незнакомые лица, но чем-то удивительно похожие друг на друга. И странное дело, Евгении видел и представлял не только судьбы своих родителей, но и судьбы всего села. Они так переплелись со всеми остальными, что отделить их и проследить в отрыве друг от друга было невозможно.
Не было уже тряской, размытой дождями дороги, жаркого автобуса. В мыслях вырастала родная деревня военной поры.
"Сынок, а может, они живы? Бывает ведь..."
Кудряшов сжал ладонями виски и опустил голову. Голос матери прозвучал так ясно, что показалось: она здесь, рядом, и опять уже в который раз задает этот вопрос. Он увидел ее лицо и глаза. Глаза, в которые смотрел миллион раз, а такими видел впервые. В них была непонятная ему вера в то, что они вернутся с войны. Ее Матвеи, Петя, Женюшка...
"Мама, родная, - думал Евгений. - Как же ты так?.. Одна двадцать с лишним лет в трудной борьбе с собственным сердцем. Мертзыг не возвращаются с войны. Где ты брала столько сил? Прости мне мою глупость, прости, что не понимал тебя и приносил огорчения. Прости, родная!"
По лицу Кудрашова катились слезы. Он не вышрал их, не прятал.
"Сынок, а может, они живы? Бывает ведь..."
Евгений отк"нулся на спинку сиденья, закрыл глаза. "Мертвые не возвращаются с войны... Война... Как это дико и жестоко!"
Он посмотрел в окно на поля хлебов, взглядом поймал трепещущую в небе точку жаворонка, вспомнил Ивана Ильича, как тот рвбко, будто стесняясь его, своего сына, подал на прощание руку и, смотря куда-то вбок, сказал, славно попросил милвстыни: "Навещай нас, сынок".
И Евгений в ту минуту потянулся было к отцу, но в сердце что-то закрылось и остановило его. Сейчас он горько сожалел об этом. Он вдруг понял, почувствовал, что человеческое счастье не приходит само, что за него надо бороться, счастье надо завоевывать, и за то, что он, Евгений Кудряшов, живет, дышит, аавлачено крсвью, болью, страданиями. И опять, как тогда, при встрече с матерью, он ощутил, что его разлад с женой мелок и даже постыден. Надо начинать новую жизнь. Достойную жизнь!
Позади громко заговорили. Кудряшов прислушался.
- Зря ты, Маша, вытурила его, - говорила женщина. - Как-никак мужик в доме. И дети... Что ты с ними одна-то?
- Ох, кума! - вздохнула Маша. - Ошстылело мне все! Пьяница проклятый! Да и руки стал прикладывать. А что ж дети? Маринка уже большая.
- Алименты платит?
- Не хочу я его денег. Грязные они!
- Это ты зря.
- Обойдусь!
"Обойдусь... - повторил про себя Евгений. - Неужели и Наташа так сказала бы? Почему так случается в жизни: с живыми не уживаются, по мертвым тужат? Отчего меняются человеческие характеры? Что заставляет людей изменять своим идеалам, ранее поставленным целям? Неужели мещанский уют, жажда наживы сильнее высоких, чистых стремлений?"
Автобус выехал на асфальт и легко покатился по дороге. Трясти стало меньше. Евгения охватило нетерпение. Хотелось скорее попасть домой. Ои закрывал глаза, погружался в полудремотное состояние, но снова видел свою деревню...
Он любил наблюдать ее от восхода до захода соляид. Вот первый луч вырвал из сумерек крыши изб, зайчиком запрыгал от окна к окну, в степи завели свои песня жаворонки, вде-то за гумнами высокой протяжной нотой пробудился ч.шбнс, - и загомонило село сонными голосами. Шумели и суетилисьвсе: дети и взрослые, птицы и животные. Даже колодезные журавли, двери домов и сараев и те, казалось, в этой утренней суматохе скрипят громче обычного. Потом все затихало - люди завтракали. Позавтракав, степенно выходили из домов, собирались в группы и крикливой толпой двигались от одного края села к другому. Долго еще слышался удаляющийся в поля шум голосов, затем они стихали, опустевшие избы настои роженно замирали, " повисшая над селом тишина была похожа на тишину предгрозовой степи.
Евгений брал книгу и брел в степь; Но читать не хотелось. Ложился на спину в смотрел в небо, на степь, на бегущий волнами ковыль. Многое передумал за эти часы Кудряшов.
С поля доносился первый залп запущенного матера, он рассыпался частой пулеметной дробью, к нему дружно присоединялись другие, сливались в,натужном реве, и начинался каждодневный бой за хлеб.
С заходом солтща смолкали машины, над полями повисала тишина. В деревню врывалась песня, возбуждекиые голоса, звон подойников, мычанье коров, сладковато-терпкий запах земли. Светлячками в окнах вспыхивали огня, приветливо мерцали в ночи и, будто сговорившись, гасли, впуская в притихшие избы долгожданный сон.
Назавтра повторялось все сначала.
- Оставайся, Женя, - просила мать. - Перевези Наташу, Людочку и живи-. Строители, чай, и здесь нужны. Погляди, как район строится.
- Легко сказать "перевези", - задумчиво отвечал он, ..В небольшом селе автобус остановился. Евгений вышел и жадно затянулся сигаретой. "Табаку в тайник так и не насыпал, - неожиданно подумал он. - В следующий приезд обязательно насыплю. А когда теперь еще приеду?" В автобусе впереди сидели две новые пассажирки.
- Ты смотри там! - строго говорила та, что постарше. - Это тебе не село! Поменьше на парней поглядывай. А то попадется какой-нибудь кобель.. принесешь в подоле и будешь нянчиться...
- Ну что ты, мам, - смущенно возражала девушка.
- Может, вернешься, Надь? Чего ты в этом городе не видела? Кино и к нам возят. Радиолу клуб закупил. А там, глядишь, звеньевой тебя изберут, в начальстве будешь ходить.
- Дядя Коля обещал письмоносицей устроить. А там я и сама на какие-нибудь курсы поступлю.
- Учеными все хотят быть, - обиженно заговорила мать. - Кто же хлебушек растить будет? Старики скоро перемрут, а вы... чуть оперитесь - и фьить в город, только вас и видели!
- Что ж мне, век в девках сидеть в своем селе? Или за Митюшку Кондрахина замуж идти?
- Пиши хоть чаще. Не забывай нас, стариков. В еде не отказывай себе. Воздух там тяжелый, не чета нашему, харчи хорошие требует. И еще прошу тебя, не надевай, Христа ради, городских кургузых юбок, этих "меню", срамота одна.
- Ну что ты понимаешь, мама? Это же модно!
"Моя мама, наоборот, мечтала, чтобы я в городе работал, большим начальником был, - мелькнула мысль. - Меняются времена".
Задумавшись, Евгений не заметил, как автобус подъехал к станции. Кругом заворочались, загалдели. Взяв чемодан, Кудряшов вышел. По небу бежали темные клочкастые тучи, в воздухе пахло дождем. Ветер гнал по перрону песок, заду-вал платья прохожих. "Дождь нужен, - подумал Евгений. - Мама каждое утро повторяла: "Дождика бы бог послал. На картошку, свеклу. Погорит, родимая". Евгению дождь был не нужен. Он хмуро смотрел на низкие облака и по старой деревенской привычке думал, что погода может как-то задержать его в пути: "Начнется распутица, не пролезешь".
За вокзалом небо полоснула молния, раздался глухой удар грома. На перрон упали крупные капли дождя. "Не зря парило, как в бане, - вспомнил Евгений жаркий автобус. - Наташа побежала форточку закрывать. Вот трусиха! он улыбнулся и поймал себя на этом. - Соскучился", - удовлетворенно подумал он.
Ветер подул с новой силой, совсем рядом с раскатистым треском ударил гром. Дождь усилился. Кудряшов ускорил шаг, а потом побежал.
В поезде беспокойство Евгения усилилось. В автобусе он чувствовал себя еще дома, а пересев в вагон, сразу ощутил, как отодвинулось от него село, затуманились легкой дымкой
деревенские впечатления. Поезд вез его домой, к жене, доче-ри, и чем ближе подвозил, тем свободнее чувствовал себя Евгений.
- В карты сыграем? - предложили попутчики. Евгений соскочил со своей верхней полки, взял стопку карт: "Скорее время пройдет". Но вникнуть в суть игры так и не смог, хоть и старался. Раздражали частые и долгие остановки поезда. "До Луны стало легче долететь, чем проехать несчастные семьсот километров! - торопился Евге-ний. - А впрочем, какая разница, стоит поезд или идет! Записано в графике: пять часов утра - значит, в пять будет на месте. Ни раньше, ни позже". Но этот вывод мало успокаивал. Все равно когда поезд двигался, было легче.