Страница 26 из 34
Не верить Витьке Женька не мог. Уж если кто имел право назвать себя настоящим мужчиной, так это он. Витька презирал всех девчонок без исключения. Он их и за людей-то не считал. А стояли вы в воротах, когда он бьет пенальти? Нет? Вот то-то! Помолчите тогда. И не беритесь подрывать его авторитет. Он книжку про самбо читал. Приемчики знает,
Хрясь - и ты на земле. Не успеешь очухаться, а он уже тебе ногу вперед пяткой выворачивает.
"С мясом вырву! - непоколебимо решил Женька.
Хотя и не знал, что и зачем надо так безжалостно вырывать. Целую неделю он усиленно занимался утренней зарядкой, бегал, прыгал в длину и высоту, ползал по-пластунски, обливался холодной водой и старался не думать о Наташке. Мужчиной так мужчиной!.. А за ошибку надо расплачиваться! В школе он старался даже не смотреть в сторону Наташки, а если смотрел, то с презрением и негодованием.
Но, видно, глубоко засел в нем этот "маменькин сынок и прочий хлюпик". Среди хаоса синусов и тангенсов он вдруг неожиданно замечал улыбающееся лицо Наташки, а Джордано Бруно смотрел со страницы учебника удивительно знакомыми глазами, да еще и подмигивал. В такие моменты сердце Женьки начинало торопливо стучать, будто ему становилось тесно в груди и хотелось выскочить наружу, посмотреть на этот огромный и непонятный мир.
"Это хлюпик во мне. Там, внутри", - решил он и давил его. Давил всей мощью своего характера, разбивал вдребезги железной Витькиной аргументацией.
А дни шли за днями, складывались в недели и двигали одну учебную четверть за другой. Однажды, когда уже казалось, что с позорной слабостью покончено, Женька, чтобы подтвердить это делом и самому убедиться в своем исцелении, толкнул Наташку в спину. На перемене... Нет, она не завизжала и не побежала жаловаться Вере Алекс-еевне. Она просто посмотрела на него и рассмеялась. Он стоял как загипнотизированный и не мог оторвать взгляда от голубого бесенка, прыгающего в Наташкиных глазах.
"Все! - громко бухнуло в его голове. - Пропал! И зачем только я вскакивал спозаранку и в одних трусах, как самый последний дурак, носился во.круг дома со своей зарядкой! Говорила же ведь бабка Устинья: что у кого на роду написано, того не миновать. И кому это потребовалось писать на моем роду, что не быть мне настоящим мужчиной?"
Захотелось рассказать обо всем этой смешной девчонке, погубившей в нем надежду всего класса.
- Наташа! - срывающимся голосом сказал Женька. - Ты... ты... знаешь...
- Ой! - вскрикнула она и захохотала. - Какой ты бледный! И рыжий! У тебя даже лоб рыжий!
Свой потрепанный картуз и измазанные чернилами всех цветов учебники он оставил в парте. Дождь ошалело стегал его по лицу, а он, не таясь, шел напрямик к старой мельнице, через размокшее от затяжной осенней непогоды поле, рвал засохшие головки татарника и сердито мял их в руках. Колючки вонзались в ладони, причиняя какую-то тупую, безразличную боль.
"Разве я виноват, что родился рыжим, а она такой красивой? - думал Женька. - Умереть бы, что ли? Вот трахнет молния - и крышка... Пусть тогда плачет и бегает с цветочками на кладбище!"
Женька представил, как он лежит в гробу в новом сером костюме, волосы его из рыжих превратились в черные, весь он тихий, спокойный, но очень красивый и мужественный, а у его безжизненных ног вся в слезах сидит Наташка и не отрываясь смотрит на него. Потом подойдет Витька Тарасов, отпихнет ее и скажет:
"Ты недостойна этой чести - сидеть рядом с ним! Это был великий человек и мой лучший друг! - Сожмет кулаки, сощурится и страшным голосом крикнет: Это ты погубила его!"
И все девчонки из ихнего "А" и даже из соседнего "Б" громко заплачут, и мальчишки не смогут утешить их.
Наташку не пустят на кладбище провожать его в последний путь, но она с воплем прибежит и прыгнет в могилу за его гробом и будет истошно кричать: "Закопайте и меня вместе с ним! Я не хочу жить без него! Закопайте меня, ради бога!"
Но гроза не "трахнула", и Наташке не пришлось носить цветы на его могилу. Зато на другой день он получил порядочный нагоняй от Веры Алексеевны за самовольный уход с уроков без уважительных причин. Она так и сказала перед всем классом: самовольный, беспричинный, трусливый побег...
Вот и найди тут справедливость! Человек чуть того... можно сказать, на краю гибели стоял, а она - "беспричинный". Да хотя бы эта самая причина не хихикала! А то сидит и... Подумаешь, смешно ей! "Ха-ха! Умираю от смеха! Держите меня!" - мысленно передразнивал он Наташку, стараясь раззадорить в себе справедливый гнев против такой вопиющей несправедливости. Сама на прошлой неделе отхватила двойку по химии, так нюни распустила, а тут... весело стало!
Вспомнились все грехи и промахи Наташки вплоть до седьмого класса. И то, как она потеряла тетрадку по геометрии, а сказала, что у нее ее украли, и то, как убежала с урока истории, потому что не выучила про Троянскую войну, и как прорабатывали ее на собрании, а она, как маленькая,
ревела и просила прощения. И вообще она скандалистка и плохой товарищ, с которым в войну и в разведку-то никто не пошел бы. С Лидой Кулешовой не дружит, а с ней все дружат, и никогда не дает списывать домашние задания. А если уж приглядеться повнимательнее к этой персоне, то и ничего красивого в ней нет. Нос какой-то такой... Уши торчат, а глаза так совсем раскосые. Мать с отцом наверняка ее не любят, и, несомненно, она не помогает им и не слушается их. После окончания школы она конечно же никуда не поступит, и на работу ее нигде не возьмут, потому что кому нужен работник с таким вздорным характером и совсем непривлекательной внешностью?
В Женькиных глазах вставал человек, характер которого состоял из одних пороков и несообразностей. Уму непостижимо! Как ее только земля держит! А она еще осмеливается смеяться над ним!
Казалось, он сейчас же, немедленно должен встать и под визг и крики всего класса просто растерзать ее. Но... это только казалось. В действительности же чем больше он отыскивал предлогов для злости, тем дальше уходила эта злость. Да и недостатки вдруг переставали быть недостатками и непонятно превращались в такие достоинства, каких не было ни у кого из девчонок.
Она сидела на первой парте, в левом, к стене, ряду. У нее были смешные косички, всегда почему-то торчащие в разные стороны. Но никто из мальчишек никогда не осмеливался дергать за них. Когда Наташка отрезала косы, Генка, этот доморощенный Пифагор, обозвал ее стилягой. Так и написал на синей промокашке крупными буквами: "НАТАШКА СТИЛЯГА!"
На перемене Женька подрался с ним. Подошел и, испепеляя его взглядом прищуренных глаз, загадочно спросил:
- Хохмач-самоучка, да? Эксцентрик на шпагате, да? А на гашнике плясать можешь, нет? - И, размахнувшись, закатил ему оплеуху.
Витьке Тарасову пришлось разнимать их. И потом весь класс, кроме Витьки конечно, долго считал его "ненормальным психом" - бросается ни с того ни с сего в драку.
Одна Наташка, кажется, знала, вернее, догадывалась о причине драки. Знала и преследовала Женьку насмешливой улыбкой. Страшась этой улыбки, он глубоко спрятал свою пылкую любовь к школьной подружке и ни словом, ни жестом не выдавал ее. И только потом... Но до этого "потом" были целые месяцы молчаливых вздохов, "беспричинной" грусти, с уставленными в одну точку и ничего не видящими глазами.
Эх, Наташка, Наташка...
Тучи собирались к дождю, в избе серело, Евгений подвинулся ближе к окну и оперся о подоконник. Он любил перечитывать письма не спеша, с остановками и раздумьями, припоминая все детали, связанные с получением каждого письма. И разворачивал он их медленно, умышленно растягивая удовольствие.
"Здравствуй, Женя! Почему ты молчишь? Не мучь меня, Женечка. Я не знаю, что думать. Может быть, ты получил вызов из училища и уехал сдавать экзамены? Все равно ты должен был бы написать. Не превращай своим молчанием весь мир в пустыню. Без твоих писем он пуст для меня. Это бесчеловечно.
Когда ты не пришел на вокзал проводить меня, я очень рассердилась. А потом подумала и решила: ты был прав. Я бы не выдержала и расплакалась. Но ты умница у меня".