Тигрица

Кастеляр понял, что этим ему и придется удовлетвориться.

Пока…

Из ресторана Джессика вернулась в свой офис, но задерживаться не стала. В голове ее один за другим проносились многочисленные вопросы, и сосредоточиться на чем-то одном она была просто не в состоянии. Правда, Джессика все же попыталась взяться за квартальный отчет, но заработала только головную боль — такую сильную, что строчки и колонки цифр перед ее глазами начали расплываться, и она сдалась, поняв безнадежность борьбы.

Выходя из здания, Джессика еще не знала, куда пойдет; она просто шла и шла, нигде не останавливаясь, и ноги сами привели ее в Садовый квартал, к дому Мими Тесс.

Для Джессики визиты к бабушке подчас становились настоящим испытанием терпения. Говорить с ней о чем-либо порой бывало просто невозможно. Мими Тесс была очень слаба здоровьем, рассеянна и быстро утомлялась. Частенько прямо посреди разговора она вдруг уносилась мыслями куда-то очень далеко, и вернуть ее оттуда не было никакой возможности. Если Джессике и удавалось завладеть ее вниманием, то очень ненадолго; иногда, выслушав внучку, Мими Тесс невпопад кивала и снова задумывалась о чем-то своем. Впрочем, даже в молодости она не отличалась практическим складом ума, и ждать от нее дельного совета или ответа на конкретный вопрос, касающийся какой-то проблемы, было абсолютно бессмысленно.

И все же, несмотря на это, дом бабушки всегда был для Джессики той тихой гаванью, куда она могла в любой момент прийти, чтобы насладиться покоем, миром и красотой. Мими Тесс всегда встречала ее нежными объятиями и всегда улыбалась. Она никогда не сердилась и никогда не позволяла себе судить о чем-то, но иногда — когда этого никто не ожидал

— Мими Тесс вдруг произносила одну-две фразы, в которых содержался простой, единственно верный ответ на какой-нибудь запутанный вопрос.

Садовый квартал был одним из самых старых районов Нового Орлеана, в котором сосредоточилось большинство исторических достопримечательностей и архитектурных памятников. Здесь, вдоль нешироких тенистых улочек, выстроились величественные особняки и усадьбы, многие из которых были построены еще до войны Севера и Юга. Возле каждого дома имелся ухоженный сад, где круглый год цвели пунцовые азалии, белоснежные камелии радовали глаз своими изящными бутонами, а воздух — в зависимости от времени года — благоухал ароматами цветущего жасмина, магнолий или душистых олив. Правда, и сюда — несмотря на то что квартал был объявлен заповедной исторической зоной — проникли небольшие отели и торговые павильоны, которые отнюдь не красили его своей современной, чисто функциональной архитектурой, однако несмотря на это, он продолжал оставаться оплотом ушедших лет. Садовый квартал был словно выхвачен из середины прошлого века, и здесь, как и прежде, жили пожилые седовласые леди с увядшими, но все еще благородными лицами и осанкой, которой позавидовали бы и римские патриции. Как и поколение назад, они гордились собственными величественными домами, считая своим долгом поддерживать их в образцовом порядке, но это было вовсе не единственным их занятием. Эти субтильные, хрупкие на вид женщины представляли собой грозную силу, ибо были ядром, сердцевиной и стержнем новоорлеанского высшего света, символом легендарной эпохи. Они ездили на трамваях или прогуливались по тротуарам в широкополых шляпах и белых кружевных перчатках, с шелковыми зонтиками от солнца в руках. Они посещали чаепития и заседания литературных кружков, участвовали в работе благотворительных обществ, являлись на симфонические концерты, наводняли залы картинных галерей, обменивались рассадой и семенами и давали друг другу советы — через собственные клубы флористок-любителей, — как сделать так, чтобы их сады стали еще более пышными и зелеными. Неизменно элегантные, изящные, даже изысканные, они никогда не забывали чистить фамильное серебро так, чтобы на нем не было ни единого пятнышка; они доподлинно знали, как звали в детстве того или иного политика, и каждая из них не сходя с места способна была дать любую справку по генеалогии любого крупного бизнесмена или банкира. Увы, время не щадило и их; с каждым годом все больше и больше обитательниц Садового квартала переселялось кто в дом престарелых, кто — на кладбище, и вместе с ними постепенно исчезал, уходил в небытие тот образ жизни, с которым большинство американцев были знакомы только по книгам.

Мими Тесс могла бы быть одной из них, однако — в силу обстоятельств — оказалась изолирована от сверстниц и почти не принимала участия в общественной деятельности, которой ее соседки отдавали все свое время и силы. Тяжелая травма головы, случившаяся, когда Мими была ненамного моложе Джессики, вырвала ее из привычного круга общения и положила конец нормальной жизни, заменив ее бесконечной чередой дней, которые она проводила в обществе одной лишь сиделки, помогавшей ей и по хозяйству.

Обо всем этом Джессика подумала с болью в сердце, с трудом открывая тяжелую чугунную калитку старинного венецианского особняка на бульваре Сен-Чарльз.

Оказалось, что она разбудила Мими Тесс, прикорнувшую после обеда, но бабушка, похоже, не была этим огорчена. Как и всегда, она заключила внучку в свои нежные любящие объятия, и Джессика с наслаждением вдохнула с детства знакомый запах шампуня «Уайт рейн» и легкий аромат ветивера — душистого корня с запахом эвкалипта, который Мими Тесс щедрой рукой раскладывала на полках комода, где хранилось нижнее белье.

Они уселись в гостиной с бокалами охлажденного чая, в который была добавлена лимонная мята с капелькой грушевого экстракта, и заговорили о здоровье и самочувствии всех домашних. Джессика как раз описывала воскресное собрание в «Мимозе» и то, как быстро Клод Фрейзер оправляется после удара, когда Мими Тесс внезапно протянула руку, чтобы убрать с лица внучки упавшую на него прядь волос.

— Ты выглядишь усталой, малышка, — перебила она внучку негромким, мелодичным голосом. — Что случилось? Ты не захворала?

— Ничего не случилось, и я чувствую себя превосходно. Просто сейчас, пока дедушка болен, работы больше чем обычно, — бодро отозвалась Джессика, не желая обременять старую женщину своими заботами.

— Ты работаешь слишком много, слишком усердно, — констатировала Мими Тесс. — Это очень жаль, потому что женщина в твоем возрасте должна думать о молодых людях и о замужестве.

— В наше время женщины думают и о множестве других вещей, ба, — с улыбкой сказала Джессика.

— В самом деле? — с сомнением произнесла Мими Тесс и тут же сама себе ответила:

— Да, конечно, им приходится заботиться обо всем сразу. Это очень странно. Когда я была молодой девушкой…

Она не договорила, оборвав, как это с ней часто бывало, фразу на половине. Немного погодя она вдруг сказала:

— Ты же ни разу не была королевой Марди Гра.

Джессика по опыту знала, что с бабушкой было проще всего общаться, давая ей возможность следовать извилистыми тропами собственной логики, хотя порой — как, например, сейчас, — уследить за ходом ее мыслей бывало невозможно.

— Нет, — согласилась она. — У меня никогда не было на это времени.

— Тебя обязательно бы сделали королевой. Это так приятно. Красивые платья, яркие костюмы, вечеринки, тосты, балы… Воспоминания — это самое драгоценное, что у нас есть, дружок.

— Ты все равно была самой лучшей королевой, — сказала Джессика с легкой улыбкой. Еще когда она была совсем маленькой девочкой, то, приезжая к бабушке в дождливые дни, она больше всего любила рассматривать старые снимки, на которых Мими Тесс была сфотографирована в роскошном карнавальном наряде.

— У тебя ничего нет, — сказала Мими Тесс, озабоченно нахмурившись.

Нет никаких воспоминаний, поняла Джессика.

— Нет, почему же… — возразила она.

— Тогда расскажи мне.

Мими Тесс сложила на коленях свои изящные сухие ручки и посмотрела на внучку в ожидании. Выдержать пристальный взгляд ее безмятежных серо-зеленых глаз было нелегко.