Стрела в сердце

— А я утверждаю, — сильно покраснев, сказал Перри, — что первичная обязанность — это честь во всех ее формах. Любое проявление уважения и вежливости должно приниматься во внимание, независимо от того, какими мотивами руководствуются люди.

— А я утверждаю, — дерзко засмеялась Мюзетта, сверкнув своими темно-синими глазами, — что необходимо повиноваться желаниям женщины, ведь она всегда находится в большей опасности, она вправе определять направление романа.

Шум всеобщего разговора затих, поскольку присутствующие стали с интересом наблюдать за маленькой драмой, разыгрываемой у них на глазах. Жоржетта, здоровая рыжеволосая девица, сидящая рядом с Льюисом, наклонившись и нашептывая ему что-то, что заставило его заржать, вдруг замолчала. Две пожилые женщины, склонившие друг к другу головы и о чем-то тихонько беседовавшие, стали строго, но с любопытством смотреть на Мюзетту.

Все, казалось, предчувствовали любовную интригу. Кэтрин сомневалась. Мюзетта любила пострелять глазками, любила флирт, но в то же время заботилась о соблюдении приличий. Иногда Кэтрин казалось, что ее невестка вела себя так, словно желая наказать своего мужа за безразличие к ней.

— То, о чем вы оба говорите, разумно, — говорила Кэтрин, наклонив голову в раздумье. — А я бы сказала, что величайший долг мужчины перед женщиной в такой ситуации — защитить ее физически и морально.

— Защита? — Мюзетта сморщила свой носик. — Как это скучно.

— А я так не думаю, — ответила Кэтрин. — Тот, кто по-настоящему любит, никогда сам не причинит зла своей любимой и никому не позволит ни словом, ни делом обидеть ее. Понятия чести и долга, упомянутые вами, означают следующее: если мужчине не безразлично доброе имя женщины, ее положение в обществе, а также личное благополучие, он обязан уважительно относиться к ней, как при посторонних людях, так и наедине. Если она будет в безопасности и ограждена от лишних невзгод, он должен уважительно относиться к ее желаниям, как выраженным словами, так и безмолвным. Для мужчины единственной целью в жизни должна быть защита женщины, которую он имел честь полюбить. В идеальном мире женщина носит имя мужа, его детей под сердцем и обеспечивает бессмертие своим любимым. Наш мир не идеален, но может стать таковым, если нам повезет.

Мюзетта сморщила свой вздернутый носик.

— Как всегда, хорошо сказано, и, как всегда, правильно. И как провокационно!

— Я не хотела, — сказала Кэтрин, слегка улыбнувшись.

— Я знаю. Это только все ухудшает, — ответила невестка. Она пожала своими округлыми плечами, имитируя гнев, который быстро растворился в улыбке. Она отвернулась.

— Вы, кажется, об этом много думали, — спокойно сказал Рован, как только остальные потеряли интерес к этой теме и возобновили прерванные разговоры между собой.

Кэтрин неохотно посмотрела на него. В его взгляде она искала ответ: не предполагает ли он, что она, должно быть, опытна в любовных делах. Наконец сказала:

— Замкнутый образ жизни, который мы ведем, оставляет достаточно много времени для философских упражнений.

— Понимаю. Ничто, более практичное, вас не занимает?

Кэтрин каждый день занималась тем, к чему привыкла с детства: руководила уборкой и ремонтом огромного дома, составляла меню, обучала слуг, решала их проблемы, улаживала их ссоры между собой. Частое пребывание гостей мужа в доме было комфортно. Она следила за здоровьем и условиями жизни рабочих, детей и стариков в той части имения, где жили слуги — все было в поле зрения и компетенции хозяйки.

Она спокойно ответила:

— Больше ничем мой ум не занят.

— Я подумал, что это оттого, что вы наслаждаетесь ролью королевы, раздавая призы и принимая знаки уважения как должное.

Прежде чем ответить, она сжала губы.

— Вы оскорбляете меня, но теперь я вижу, что вы за человек.

— Ну и что же из этого следует?

— Вы решили не любить меня, видеть во мне никчемную негодяйку.

— Если я не прав, постарайтесь убедить меня в обратном.

— Я не могу сделать этого, — сказала она, решительно вскинув голову. — Можете думать обо мне все, что вам заблагорассудится.

— Предположим, я думаю, что вы самая желанная женщина, которую я когда-либо встречал.

— И что из этого? — Она вскинула на него взгляд, затем опустила ресницы. — Я подозреваю вас в попытке заставить меня выполнять вашу волю нечестными средствами. Но это бесполезно.

— Вы, должно быть, правы, — усмехнувшись, сказал он, — а может, и нет. А вы об этом уже подумывали?

— Я хотела бы напомнить вам, что…

— Да, я знаю, вы замужняя женщина, — закончил он за нее, сделав нетерпеливый жест. — А как же тогда позволите понимать рассуждения того, кто так легко говорит о любовниках и их леди?

— Я рассуждала об этом только теоретически. Вы должны это знать. — Его скептический взгляд разозлил ее.

— Ну и что? А где воображение, где фантазия? Не ждите, что я поверю вам, тем более, что ваш муж намного старше вас.

— Жиль к этому никакого отношения не имеет.

— Разве? — Он покачал головой, глаза его потемнели. — А почему он не должен иметь к этому отношения?

Она глубоко вздохнула, но спокойствия, которого она искала в себе, не наступало. Сквозь зубы она процедила:

— Мои отношения с мужем не должны беспокоить вас. Вы меня очень обяжете, если не будете больше касаться этого.

— Нет? — спросил он как бы не ее, а себя и сделал неопределенное движение широкими плечами, словно отгоняя неприятные мысли. — Возможно, не буду, если вы познакомите меня с чем-либо, представляющим больший интерес.

— О! — сказала она, сверкнув глазами. — Мы можем совсем прекратить разговаривать.

— Это будет означать, что мы поссорились, а я уверен, что вы бы не хотели этого. Люди, которые ссорятся на людях — или враги, или любовники.

— Тогда давайте будем врагами.

Кэтрин подумала, что ее слова имели слишком уж откровенный оттенок, что нельзя было отнести к хорошим манерам, но отречься от них уже было невозможно.

По его нахмуренному благородному лицу было видно, что эта встреча не принесла Ровану удовлетворения.

Наступившее утро было не слишком удачным для состязаний по стрельбе из лука. Голубовато-серое темное небо обещало дождь. По небу бродили грязноватые облака, а сплошной туман искажал солнечный свет, делая видимость неопределенной. Легкий ветер, колыхавший парусиновую крышу трибуны и траву на шарообразной арене вносил некий беспорядок. Низко стелился дым от разожженных для барбекью костров. Запах дыма напоминал, что настоящая осень уже не за горами. Ночью стало немного прохладнее и ничто не мешало накинуть на плечи легкую кашемировую шаль.

Кэтрин вооружилась маленьким шифоновым шарфиком цвета слоновой кости — знаком ее сегодняшнего расположения. Сразу же после завтрака она подарила его Сэтчелу. Он, возможно, и станет чемпионом, так как, подобно индейцам, часто охотится на оленей с луком и стрелами.

Она даже не ожидала, что он будет настолько тронут этим жестом.

— Я не подведу вас, мэм! — Лицо его покраснело, как у индюка, а голос охрип от волнения.

— Я уверена, вы победите, — ответила она, привязывая шарф к предплечью.

— Я им задам такого, что они убегут с поля, поджав хвосты. Особенно это касается иностранца.

Она бросила на этого громадного человека короткий взгляд, спросив:

— Вы не любите Рована де Блана?

— Спрашиваете! Он слишком уверен в себе.

— Я согласна с вами, — мягко сказала Кэтрин.

— Не беспокойтесь, я присмотрю за ним, — важно кивнул Сэтчел.

— Хорошо, — ответила она.

— Хорошо.

Уже с трибуны Кэтрин наблюдала за здоровяком, шагавшим по полю взад-вперед. Он размахивал руками, демонстрируя шелковый шарфик, развевающийся как флаг и гордо, и радостно улыбался, словно ребенок, получивший новую игрушку.

Позади нее послышались шаги. Это был Льюис. Он наклонился и зашептал ей на ухо: «Я понимаю ваш выбор на сегодня, дорогая, но не думаете ли вы, что не надо было так явно давать ему советы?»