Страница 3 из 16
Потом набрал номер Альберто Тоцци и услышал от компьютера, что абонент умер два года назад.
Известие меня ошеломило: Тоцци был самый молодой в экспедиции Бурцена, и я сильно рассчитывал на его рассказ. Но Альберто уже ничего не расскажет.
Терри Масграйв оказался на космическом корабле, у гиперприемника, и связаться с ним удалось сразу. Экран заполнило широкое, иссеченное складками и морщинами бородатое лицо. Узнав, о чем пойдет речь, Масграйв, как и Елена Бурцен, даже не потрудился скрыть своего неудовольствия: взгляд его стал отчужденным и подчеркнуто официальным.
Масграйв неприязненно прищурился, пожевал мясистыми губами, отчего ходуном заходила его пиратская - или раньше она называлась "шкиперской"? борода.
- В этой экспедиции погибли люди, - сказал он. - Все мои показания изложены в рапорте, который вы могли прочесть. На Мегере могло произойти все, что угодно.
Капитан явно не желал распространяться. Интересно, почему?
- Какое у вас мнение о составе экспедиции? - попробовал я зайти с другого бока. И почувствовал, что зацепил: в прозрачных глазах Масграйва мелькнуло нечто похожее на замешательство. Снова будет увиливать? Нет, не должен" вопрос слишком лобовой.
- Отвечаю, - качнул головой Масграйв. - В Тринадцатой гиперкосмической был не самый лучший в моей практике экипаж.
Звякнул, словно рассыпал медные шарики на стекло, зуммер. Сеанс связи заканчивался.
- Не лучший в научном отношении? - уточнил я.
- В психологическом.
Это было неожиданно. Я замешкался с очередным вопросом, но с нарастающим треском эфира связь оборвалась.
Набиль Саади вызвал меня под утро, когда я уже собирался, но никак не мог заставить себя встать. Чтобы выглядеть нормально, пришлось одеваться.
Набиль Саади был одет в вечернюю фрачную пару малинового цвета. Стоячий воротничок его белоснежной рубашки стягивала пятнистая "бабочка".
- Сожалею, что прервал ваш отдых, но мне передали, вызов срочный, сказал он.
Насколько оба предыдущих собеседника сдержанно и даже отрицательно воспринимали мои объяснения, настолько восторженно отреагировал Саади.
- Вы не представляете, как я завидую вам, дорогой Алексей Васильевич. Вы летите на Мегеру - удивительную, уникальную планету. Второй такой просто нет. Будь у меня возможность, я посвятил бы исследованию Мегеры всю жизнь. Я уверен, что контакт с внеземным разумом все-таки имел место на Мегере. Но я в своей уверенности пока одинок. Разве мыслимо сообщения Бурцена и Декамповерде объяснить галлюцинациями? И потом, Алексей Васильевич, я сам был там, ходил по земле Мегеры шесть дней. Только шесть дней! И могу сказать, такая планета не может не родить разум, не может!
Звякнул проклятый зуммер. Успеть бы задать главный для меня вопрос к Саади.
- Профессор, а что вы можете сказать о личных взаимоотношениях участников экспедиции?
- Личных? - Собеседник неопределенно пожал плечами. - Сложные были взаимоотношения... Но на работе они не сказывались. Да и зачем вам это? Разум надо искать на Мегере, разум...
В тот же день мне передали гиперграмму. Мой настольный секретарь, аппетитно хрумкнув кристаллом с записью, выкатил на ленту текст: "В случае, если вопрос вашего спутника не решен или решен не окончательно, хотел бы предложить собственную кандидатуру. Помимо горячего личного и научного стремления побывать на Мегере еще раз, приведу следующие доводы. Ваш покорный слуга является одним из ведущих специалистов по Мегере, участвовал в интересующей вас экспедиции и может помочь воссоздать картину тех дней; а также располагает пока экспериментальной, но вполне рабочей моделью прибора, который должен значительно облегчить поиски разума на Мегере. Если вы подтвердите согласие на мое участие в экспедиции, буду встречать вас на борту гиперлета, которым планируется перебросить вас к Мегере. С нетерпением и надеждой жду вашего ответа. Искренне ваш, Набиль ибн-Хишам ас-Саади".
Таламяна удалось уговорить быстро, я даже подивился его покладистости. Но потом выяснилось, что шеф все рассчитал заранее, и выдумку с Новичковым он рассматривал как своеобразное психологическое закаливание своего сотрудника.
Довольный, я вернулся в информаторий, набрал положительный ответ Саади.
У меня оставался еще один вызов гиперсвязи, которым следовало, не откладывая, распорядиться. Я навел справку и узнал, что у погибшей Аниты Декамповерде в Сан-Пауло жива мать.
Разговор получился не из легких. Донья Декамповерде плакала, показывала фотографии дочери.
Уже не надеясь получить нужные сведения, я остановил однообразные причитания пожилой женщины и спросил прямо:
- Извините, сеньора Декамповерде, но чем, по-вашему, вызван несчастный случай с вашей дочерью?
Она отложила в сторону альбом, осуждающе посмотрела на меня глазами, полными горечи.
- Не говорите мне о несчастном случае, молодой человек, - вскинув сухой старческий подбородок, с вызовом произнесла она. - Произошло преступление. Мою дочь убили.
Сахаристый сок вопреки всему стекал не вниз, к корням, а поднимался, карабкался по треснутому стеблю, присасываясь липким языком к основаниям боковых побегов. Ближе к вершине, у трещины, ползучий сок, белый как сахар, становился все темнее, скатывался в бурые шарики, которые один за другим отваливались от клейкой массы и выпускали крылья. Впрочем, мушки-шарики далеко не разлетались - проделав путь в несколько десятков метров, они с плаксивым теньканьем пикировали и ввинчивались в сырой грунт. Жук, снова высунувшись из хвоща, неодобрительно наблюдал за мушками. А те, не обращая внимания на сердитые призывы усиков - антенн квазипредка, спешили закопать себя как можно глубже.
4
Мушки-шарики готовились к непогоде. Красное солнце наконец освободило небосклон, целиком передав его Желтому, и то вступало теперь во владение этим миром, заполаскивая континент янтарным светом - не жарким, но каким-то густым, тягучим, почти осязаемым. К желтому светилу подтягивались его небесные вассалы. Сперва ущербные, неуверенные полумесяцы постепенно набирали силу и блеск. Когда же солнце оказалось в самом центре их каре, спутники развернулись в тяжелые, полнофазные луны и засверкали, как начищенные медные блюда.
Разговор с матерью Аниты оставил на душе тяжелый осадок. Из какого сундука она и слово-то такое выкопала: "убийство"! Понятно, конечно: горе матери, старость без детей и внуков, обида на мир, забравший у нее единственную дочь...
Однако, если вдуматься, в словах матери, может, заключается, истина: вдруг действительно произошла встреча с неким разумом, который повел себя агрессивно? И тогда его действия можно определить и как убийство.
Все, что удалось узнать по экспедиции Бурцена, я задвинул в дальний угол памяти - пусть информация отлежится, мысли дозреют, а теперь надо было готовиться в дальнюю дорогу.
Планета, чем больше я о ней узнавал, тем больше меня интриговала. Когда я узнал, что Мегера расположена в двухсолнечной системе и имеет четыре луны, то воспринял это не больше чем любопытный факт. А позже задумался: если прикинуть, то на Мегере ни много ни мало - двадцать шесть времен года, мегерианского года. Значит, сезоны сменяют там друг друга как заведенные. Щелк - зима. Щелк - лето. Щелк - еще что-то.
На площадке, полностью подготовленной к полету, сверкающим пятиметровым колобком светился шарик межпланетного модуля. На люке красовалась эмблема "Пальмиры-информ" - гусиное перо на фоне римской колоннады, напоминающей руины земной Пальмиры в Сирийской пустыне.
Лететь на модуле - одно удовольствие: аппарат легкий, маневренный, приличный запас хода. Мне предстояло выйти в точку рандеву - нырнуть в гиперпространство и сошлюзоваться с гиперлетом, вылетающим с Земли. Главная проблема - совершить переход точно в заданный момент: малейшая задержка, и мы разминемся.
Поднявшись над Пальмирой, я вышел в указанный сектор. Бортовой таймер показывал минус сорок три секунды. Времени оставалось как раз чтобы оглядеться. И как только на дисплее зажглась крутобокая баранка, я нажал "пуск". Переход до обидного прозаичен. Включился гиперпространственный преобразователь, в несколько волн прокатилась слабая вибрация, немного заложило уши. И все.