Страница 100 из 110
В силу указанных обстоятельств ориентировкой предусматривались и действия войск по ликвидации угрозы вражеского удара по растянутому нашему правому флангу. Однако, как показало развитие событий, нами в этот период недооценивалась возможность, а главное, сила готовившегося противником удара с севера.
Дело в том, что в Восточной Померании противник довольно быстро сосредоточил 16 пехотных, 4 танковые, 2 моторизованные дивизии, 5 бригад и 8 отдельных групп и 5 гарнизонов-крепостей, объединенные в группу армий "Висла" под командованием Гиммлера. В резерве группы находились 4 пехотные и 2 моторизованные дивизии{41}. Эта группировка энергично пополнялась войсками и техникой.
Глубокое вклинение наших войск в расположение главной теперь группировки противника таило в себе серьезную опасность быть атакованными и с севера, и (с меньшей, правда, степенью вероятности) с юга. Учитывая двухнедельное беспрерывное пребывание в тяжелых наступательных боях, усталость войск, частичное, но довольно уже ощутимое истощение материальных ресурсов, растянутость тылов (это же истинный бич любого стремительного наступления!), такой удар мог привести к самым нежелательным последствиям. И то, что противник способен собрать на том или ином направлении значительные силы, мы уже убеждалась не раз. При резко сократившейся протяженности линии фронта, развитой сети транспортных коммуникаций в глубине обороны оборонительные возможности войск врага, несмотря на понесенные ими потери, были еще очень ощутимы.
Учитывая реальную угрозу удара со стороны померанской группировки противника, нависавшей над нашим правым флангом, но еще не оставляя замысла удара на Берлин, Военный совет фронта 31 января направил Верховному Главнокомандующему донесение следующего содержания:
"1. В связи с резким отставанием левого крыла 2-го Белорусского фронта от правого фланга 1-го Белорусского фронта ширина фронта к исходу 31 января достигла 500 километров.
Если левый фланг К. К. Рокоссовского будет продолжать стоять на месте, противник, безусловно, предпримет активные действия против растянувшегося правого фланга 1-го Белорусского фронта.
Прошу приказать К. К. Рокоссовскому немедленно наступать 70-й армией в западном направлении, хотя бы на уступе за правым флангом 1-го Белорусского фронта.
2. И. С. Конева прошу обязать быстрее выйти на р. Одер.
Жуков. Телегин"{42}.
Столь категорическая форма просьбы (если учесть адрес донесения!) объяснялась тем, что 2-й Белорусский фронт встретил ожесточенное сопротивление померанской группировки противника и в силу ряда очень весомых причин значительно отстал, прекратил продвижение на запад.
Само собой разумеется, что удар на Берлин, осуществленный уставшими войсками, при растянутости тылов, возраставших трудностях в обеспечении передовой боеприпасами и горючим, трудностях, определявшихся не только расстоянием до отставших баз снабжения, по и внезапно наступившей оттепелью, а за ней распутицей и гололедом, неизбежно потребовал бы в сложившихся условиях привлечения сил армий, прикрывающих правый фланг. Укрыть в полной мере от наблюдения противника передислокацию сил по представлялось бы возможным, поскольку в это время раскисли не только дороги, такая же участь постигла и почти все наши грунтовые аэродромы, что в сочетании с ненастной погодой практически парализовало действия нашей авиации. Авиация же противника, базировавшаяся теперь на стационарных аэродромах, в частности берлинские аэродромы с твердыми взлетно-посадочными полосами, вновь на некоторое время перехватила господство в воздухе и вела почти непрерывное наблюдение за всеми нашими действиями.
Вполне естественно, как только противнику удалось бы установить ослабленное прикрытие нашего растянувшегося фланга, так сразу следовало ожидать нанесения им массированного удара в направлении района Познани, что могло оставить наши наступавшие на Берлин армия без организованного снабжения, со всеми вытекающими из этого последствиями.
Помню один из нечастых в те горячие дни наших обстоятельных разговоров с Г. К. Жуковым. Разговор этот произошел в самом начале февраля, когда фронт довольно стойко стабилизировался, все попытки противника ликвидировать захваченные нашими войсками плацдармы были отбиты и назрела необходимость решения вопроса о дальнейших действиях.
Г. К. Жукова я застал в его рабочем кабинете. Теперь наши рабочие помещения наконец можно было именно так и именовать, поскольку располагался Военный совет и весь штаб фронта в капитально оборудованных зданиях и располагался, прямо скажем, с удобствами.
Георгий Константинович сидел за столом, склонившись над картой Европы непривычно мелкого масштаба. На эту карту чьей-то рукой были аккуратно нанесены вся линия советско-германского фронта и положение союзных войск.
Уловив мой несколько удивленный взгляд, Жуков расправил лист карты ладонями своих крепких рук и, чуть заметно усмехнувшись, произнес:
- Иногда обзор с большой высоты открывает многое из того, чего не увидишь, разглядывая то же самое в упор.
Пригласив занять место рядом, Г. К. Жуков придвинул карту ближе, в мою сторону, провел тупым концом карандаша по линии правого фланга нашего фронта фланга, полностью повернутого на север и, как мне было известно, ощутимо растянутого.
- О чем свидетельствует вот эта вмятина от Штаргардта до Дойч-Кроне? О чем предупреждает?
- Ну... - несколько озадаченный и необычностью масштаба карты, и вопросом, в котором таился какой-то вывод, хотя и угадываемый, но не до конца понятный мне. - По первому впечатлению - о намерении противника использовать растянутость нашего ослабленного фланга... - начал я.
- Вот именно! - подтвердил Георгий Константинович и, переводя мысль на язык графики, синим карандашом решительно прочертил на карте жирную линию, отсекающую выступ, образованный вклинением наших войск, вышедших к Одеру. Вот что практически повисло над всеми нашими намерениями! Мы считаем количество войск противника в Берлине, куда готовы ломиться без оглядки по сторонам, а главные силы противника вот здесь зависают над нашим правым флангом и только ждут, когда мы приведем в действие свой план штурма Берлина. Тогда они нам и врежут по горбу!
Меня, признаюсь, удивил не несколько возбужденный тон и не выбор выражений - говорил Г. К. Жуков, как правило, на редкость точно выбирая слова, а подчас в отличие от К. К. Рокоссовского довольно крепкие выражения. Удивила та самокритичная откровенность, с которой он, в сущности, признавался в том, что ориентировка войск на намеченный захват Берлина была по меньшей мере не лучшим образом продумана.
- И ты знаешь, - доверительно раскрываясь (что бывало, прямо скажем, нечасто), Жуков как-то легко и незаметно переходил на "ты", - меня поначалу даже удивило некоторое несоответствие в расстановке сил у противника. Мы ведь не скрываем того, что намерены в ближайшее время войти в Берлин. Почему же там, как свидетельствуют данные разведки, не в пример меньше сил по сравнению с теми, что нависли над нашим правым флангом? Почему Рокоссовский при всем своем умении, оперативной хватке и решительности действий топчется на месте? Почему?
Жуков, заметно увлекаясь, развернул передо мной ход своих размышлений на этот счет.
Всех слов в точности передать, наверное, не удастся. А по памяти его рассуждения выглядели примерно так:
- Решил я без всяких поддавков сыграть за противника! Что должен он по логике сделать, если мы сен-час развернем наступление на Берлин? Очевидно, подготовить на каждом километре пути наступающих войск сильные оборонительные укрепления. А когда наступающие войска втянутся, израсходуют на промежуточных рубежах значительную часть своих сил и средств - ударить с севера в их, то есть в наш, тыл, отрезать наступающую группировку от баз снабжения и раздавить ее одновременным ударом с фронта и тыла, может быть, даже попытаться окружить на самом пороге своего разгрома, затянуть окончание войны, добиться переговоров с нашими союзниками, искать пути к выходу из войны с наименьшими потерями. Вот что затеял противник, по моим соображениям!