Порочный ангел

— Так ты ничего к нему не чувствуешь?

— А ты что-нибудь чувствуешь к полковнику?

Элеонора опустила ресницы и не ответила.

— Понимаешь ли, некоторые вопросы лучше не задавать, ибо отвечать на них слишком мучительно.

— Если ты думаешь, что я влюбилась в Гранта Фаррелла…

— Разве я это сказала? Ненависть к мужчинам больше щекочет нервы, чем любовь, если, несмотря ни на что, ты вынуждена быть с ними.

И она с легкостью переключилась на другую тему.

— Да, я не спросила о Жан-Поле. Как он? Я была просто ошарашена, когда узнала, что он на гауптвахте. Его, видимо, арестовали сразу после того, как он ушел от меня из отеля.

— Сегодня его освободят.

— А, как и тебя? Интересное совпадение. Обратит ли на это внимание генерал Уокер?

— Надеюсь.

Мейзи странно посмотрела на Элеонору, но ничего не сказала.

— А ты оставила своему брату записку, где тебя искать? Нет? Ну, ничего. Мы пошлем кого-нибудь из мальчиков в казарму с запиской. В труппе есть три мальчика, ну, я имею в виду молодых людей. Один из них почти помолвлен с одной из трех девиц. А всего с Джоном и со мной нас восемь человек.

Она рассказала о распределении обязанностей в труппе, о пьесе «Школа злословия», которую через две недели они собирались показать, о том, кто какую роль играет. Элеонора, думавшая о своем, была рада, что нет нужды отвечать. По мере того как она размышляла о Жан-Поле, о его бурном характере и способности Мейзи соединять все факты воедино, страх все глубже проникал в ее сердце. У Жан-Поля было время подумать, и нашлось, разумеется, немало людей, готовых рассказать ему, что случилось с его сестрой. А Жан-Поль тоже сумеет сопоставить факты.

Похолодевшими пальцами Элеонора поставила чашку на стол, так, что та стукнула о блюдце и немного остывший кофе выплеснулся.

— С тобой все в порядке? — спросила Мейзи. — В чем дело?

— Все нормально, — ответила Элеонора, выдавив из себя улыбку. — Все нормально.

День тянулся медленно, мрачный и пасмурный. Солнце светило как бы сквозь дымку. Вернулась труппа — шумная, веселая толпа, в которой все относились друг к другу с явной симпатией. Они легко восприняли появление Элеоноры в крестьянском наряде, уверенные, что и она принимает их с той же легкостью. Из троих мужчин один был уже немолод, с седой шевелюрой и привычно пересыпал свою речь цитатами из Шекспира. Другой был настоящий великан, не слишком умный, но явно добродушный. А последний — юный Адонис, был пленен младшей и самой свеженькой из актрис, прелестной блондинкой-инженю. Две другие женщины выглядели по-своему привлекательными, хотя их циничные улыбки выдавали опытность, приобретенную не только на подмостках. Познакомившись с ними, Элеонора на секунду вообразила, что и ее лицо выражает ту же горькую терпимость, но, поразмыслив, решила, что этого нет. Ее образ мышления был не таков.

Джон Барклай оказался полной неожиданностью. У него не было никаких характерных черт, что, как он объяснил, ценно для актера: рост средний, цвет волос описать трудно — немного шатен, немного рыжий, борода и усы аккуратно подстрижены. Этот человек оживал только в роли.

Наконец, скорее к середине дня, чем ко времени ленча, подоспела еда. Пока одни убирали посуду, двух самых юных членов группы, обрученную пару, послали с запиской к Жан-Полю. Повсюду валялись листки пьесы, незаконченные костюмы и куски декораций. Вскоре к ним прибавились разбросанные булавки, лоскуты тканей. Лампы, заправленные льняным маслом и скипидаром, дымились.

Элеонора сидела, старательно подшивая платье, которое наденет леди Тизл во втором акте. Работая, она с удовольствием наблюдала, как одна из актрис репетировала свою роль, завернувшись в простыню и набросив ее на обручи вместо кринолина. Перед возвращением молодой пары Элеонора почти закончила свою работу.

— Ах, мне кажется, вы попусту тратили время, бродя по обочинам, вздыхая и отыскивая лекарства, — приветствовал их фразой из пьесы поклонник Шекспира.

А Мейзи просто спросила:

— Где вы были?

— Мы пытались выяснить, из-за чего такой шум и волнение на площади. Мы думали, вам это тоже будет интересно, — сказал юный Адонис, сбросив кусок ткани с кушетки и освободив себе таким образом место.

— Волнение? Какое волнение? Мы ничего не слышали.

— Все началось возле Дома правительства. Кажется, Жан-Поль Виллар, джентльмен, к которому вы нас послали, сегодня утром отправился к адъютанту полковника Фаррелла и вручил ему перчатку.

— Он… Вызвал его на дуэль? — слабым голосом спросила Элеонора.

— В этом-то все и дело. Говорят, сначала полковник отказался, мол, высокий ранг и все такое. Но этот креол Луис произнес речь о семейной чести. И мне кажется, он убедил Фаррелла принять вызов, потому что тот согласился.

Мейзи схватила Элеонору за руку, когда та вскочила.

— Подожди минутку, дорогая!

— Я должна видеть Жан-Поля! Я должна его остановить! Его убьют!

Молодой человек покачал головой.

— Слишком поздно. Они уже встречались сегодня в пять часов. В саду за собором.

— Вы хотите сказать, что уже все состоялось?

— Ага.

— Да, состоялось, — тихо добавил герой-любовник.

— А Жан-Поль? — выдохнула Элеонора и замолчала. Пожатие Мейзи стало крепче, как бы в ожидании худшего.

— В добром здравии. Вот полковник… Ваш брат попал в него ниже ключицы, мисс Виллар. Мне кажется, он целился в сердце. Но когда Фаррелл сбил его с толку, его рука дрогнула.

— Сбил с толку? — спросил поклонник Шекспира с профессиональным интересом.

— Да, он выстрелил в воздух, вспугнув голубей.

— Почему? Почему он так поступил? — спросила Мейзи растерянно, задав вслух тот вопрос, который в смущении задавала себе Элеонора.

— Существуют две версии, насколько я понял. Одни утверждают, что он последовал примеру генерала Уокера. Это у него такая привычка, поскольку он противник дуэлей, но в то же время не хочет, чтобы его считали трусом. — Молодой человек бросил любопытный взгляд на Элеонору. — Другие говорят, что таким способом он дал понять, что действительно виноват.

— То есть, вы говорите, что он просто стоял, позволив моему брату стрелять в него? — прошептала Элеонора.

— Да, похоже на то.

Она покачала головой.

— Не могу поверить.

— Клянусь Богом.

— Но почему?

— А кто знает, что в голове у этих мужчин. — Мейзи решительно встала.

— Во всяком случае, это не имеет значения. Полковник больше не твоя забота.

— Да, — согласилась Элеонора. — Если… Если не будет дисциплинарных мер против Жан-Поля. Вы ничего про это не слышали?

Молодой человек посмотрел на стоявшую рядом девушку, та покачала головой.

— Нет, ничего, — сказала она.

— Джон, — обратилась Мейзи к актеру.

— Насколько я знаю, здесь, в Никарагуа, нет закона, запрещающего дуэли. То, что генерал Уокер их не одобряет, всего лишь практицизм. Он не хочет дуэлей. В Сан-Франциско состоялась его знаменитая дуэль с человеком по имени Хикс, другом районного судьи, которого Уокер пропесочил в «Геральд». Именно это мне пришло в голову, когда вы говорили. Уокер, как обычно, сбил с толку соперника выстрелом в воздух. Что надо было бы сделать тому — последовать примеру Уокера. Но Хикс опустил пистолет ниже и выстрелил ему в руку. Но в кость не попал. Уокер взбесился и, не обращая внимания на рану, потребовал еще одного выстрела. В глазах его горела жажда убийства, и он убил бы соперника, если бы не вмешались секунданты и не прекратили дуэль. — Взглянув на побледневшее лицо Элеоноры, он покачал головой. — Но вам это, видно, не интересно. Я не думаю, что будут последствия. Потому что, если примутся таскать в суд всех, кто участвует в дуэлях, им придется посадить на гауптвахту половину офицеров.

Несмотря на уговоры актеров успокоиться, Элеонора не могла этого сделать, пока не встретится с братом. И в тот вечер такая возможность ей представилась. Было поздно, почти десять вечера, когда он явился сам. Вышла легкая заминка, труппа после репетиции готовилась к обеду.