Страница 3 из 16
А р д а н о в а. И мужу надоело это Вознесенское.
К л е о п а т р а. Ну что ж, в городе можно было сезон проводить, а остальное время в деревне.
В о р о х л о в. У нас на Волге тоже сезоны были: комариный, мошкариный и вохры. Уж что лучше, не знаешь. Комары сосут - сосут. Уж на что худо, а пойдет мошкариный сезон, да как полезет мошкара и в рот, и в нос, и в глаз, вздохнуть не даст. А уж как вохра донимать начнет, так уж тут и комара голубчиком вспомнишь.
И в а н А н д р е и ч. А по-моему и в уединении можно не без пользы время провести. Вот я, например, занимаюсь, кроме службы, серьезным делом, так мне времени еще хватает.
Д о л г о в. А чем, если не секрет, вы занимаетесь?
И в а н А н. Изобретаю. Я изобретатель. Хочу изобрести такую машинку, которая бы каждое утро в определенный час нас будила. Это очень сложная вещь. Машинка эта будет снабжена специальным звонком или трещоткой. С вечера вы ее заводите и утром она начинает звонить. Вот только еще не придумал, как так сделать, чтобы она звонила ровно в определенный час.
А р д а н о в а. (Смеясь) Иван Андреич, да ведь это же просто будильник. Самый обыкновенный будильник.
И в а н А н. (Растерянно) То есть это как так?
А р д а н о в а. Ну да, конечно, с вечера заведете, а утром он и затрещит.
И в а н А н. (Обиженно) Ну этак можно про все сказать. Да это и неважно, это я между прочим изобретал. А главное мое изобретение - это кинематограф. Хочу кинематограф изобрести.
А р д а н о в а. Господи. Да ведь он уже давно изобретен.
И в а н А н. (Ядовито). Так что же из этого? То ихний кинематограф, а то будет мой. Еще неизвестно, чей окажется лучше.
А р д а н о в а. (Илюшечке) Илья Ильич, садитесь к нам сюда, вам там одному скучно.
И л ю ш е ч к а. (Испуганно) Нет, нет, что вы Лизавета Алексеевна. Мне ужасно, ужасно весело.
В о р о х л о в. Оставьте его, барынька. Ишь ему весело. (Задумчиво) Не везет мне в сынах.
А р д а н о в. (Долгову) А вы на этот раз, на долго в наши края, Андрей Николаевич?
Д о л г о в. Да, вероятно, до осени. Мне тут нравится, да и дела кое-какие.
(Входит Серафима).
С е р а ф и м а. (Свистящим шепотом Ардановой) Карточные столы в кабинете приготовлены.
А р д а н о в а. Хорошо, хорошо. (Серафима уходит).
Д о л г о в. А это что за тип?
А р д а н о в. Это Серафима Ананьевна г-жа Светоносова, домоправительница и мажордом. Совершенно крепостная душа.
В о р о х л о в а. Ну уж где там. Разве теперь такие преданнные бывают, как в крепостное время. Теперь ни за грош господ своих за продукты продадут и выдадут.
Д о л г о в. Вот это-то именно и есть крепостная душа: она и преданная, она и предательница.
В о р о х л о в а. Ну уж это вы, батюшка, так только по-ученому путаете.
В о р о х л о в. (Иван Андреичу) Там против вас, кажется, большой пустырь есть? Так вот я этот самый пустырь купить хочу. Цементный завод строить.
В о р о х л о в а. Господи, Твоя воля. И все-то ему надо, и все-то ему надо. И на что ему все это.
И в а н А н. Пустырь есть. Большое место.
В о р о х л о в а. И на что ему все это? Своего девать некуда.
В о р о х л о в. Молчи. Прынт такой. Стало быть и надо. (Долгову) Вы чего смеетесь?
Д о л г о в. (Серьезно) Нет я ни смеюсь. Я просто только с большим интересом и удовольствием слушаю вас. Именно с большим интересом и удовольствием. (Садится) Я ведь с детства помню, когда еще мой отец здесь предводителем был.
В о р о х л о в. Как же, как же, Николай Петровича очень помню. Растатырлив больно был, все просадил, а умный был человек.
Д о л г о в. Вот теперь я здесь с детства не был. Думал прямо не узнаю своего старого гнезда. Действительно - телефоны и электричество, и железная дорога. Перемен много. Но чем больше смотрю, тем больше узнаю свое родное незабытое. Помните Федосья Карповна была, почмейстерша? Наверное, Илья Иваныч помнит. Говорят умерла. Я уж жалел, что не увижу. Очень был интересный тип. А потом смотрю, - тут мелькнуло, там мелькнуло... Здравствуйте, дорогая Федосья Карповна. Поздравляю вас бессмертием.
В о р о х л о в а. Ой, что вы батюшка, страсти какие. Чудит вам что ли?
Д о л г о в. И все живо и все живы. И все нетленно и все бессмертны. Ну не радость ли это?
П о л и н а. Се-т-афре. Это у вас просто нервное.
В о р о х л о в а. Теперь от нервов, говорят, очень морковь помогает. Прямо натрут морковь на терке и нервы помажут (Ардановой) Вы чего на меня смотрите? Тоже ведь не зря ума, а который, значит, нерв расстроивши, тот и мажут.
А р д а н о в. Говорят, у нас Тройков хороший доктор был.
И в а н А н. Он мою тещу от смерти спас.
В о р о х л о в. Был да весь вышел. Спился. Теперь и рецепту написать не может. Фершал за него пишет. А по делом. Не пялься. С каким форсом приехал (Передразнивая) Да что вы. Да как вы живете. Да то, да се, да воскресные школы, да союзы, да демократы, да рабочих страхуй. (Злобно) Ничего. Прищемили хвост. Думал к дуракам попал. Покрепче твоей спринцовки сила есть. Раз тебя по карману. Раз тебя по чести. Вот тебе наука, вот тебе демократы. Получай. Ха-ха. Что, навоевался? Кишка тонка. Сиди, не вякни. А фершал за тебя пусть рецепты пишет.
А р д аvн о в а (помолчав) Вот вы какой Илья Иваныч. Сами говорите, что он доктор был хороший, так чего же вы радуетесь, что человек погиб.
В о р о х л о в. Не лезь противу прынту. Болтай фалдами там у себя, в Москве, али где. Может там тебя и будут слушать.
Д о л г о в. Почему же вы так на него обиделись, Илья Иваныч. Ведь вашему делу от воскресных школ никакого бы убытку не было.
В о р о х л о в. Эк хватил. Мне от евонных идей ни от одной убытку быть не могло. Я и не фабрикант и ни что. Мое дело хлебное. У меня расшивы, да техвинки, меня фабричное дело не касается.
Д о л г о в. Так чего же вы?
В о р о х л о в. А вот как. Вот не хочу. Прынт значит. И не лезь. И спорить со мной не советую (Ворохлова начинает всем испуганно мигать бросьте мол, не раздражайте).
А р д а н о в. Ну конечно... собственно говоря, прынцып... Конечно.
В о р о х л о в а. (Меняя разговор) А вот уж я ни за что не хотела бы в столицах жить. Нехорошо в столицах. Больно там у них нищие набалованы. Уж и не спорьте, уж это я на себе испытала. Приехала я весной в Питер процент получать. Подсчитала, значит, дома, сколько получки будет и все досчитаться до толку не могу: то выходит на три тыщи больше, то выходит на три тыщи меньше. Вот я и дала обет нищего-то в Питере хлебом наградить, чтобы мне Бог на три тыщи проценту больше послал. Взяла я с собой хлеб, целую ковригу, хороший хлеб, монастырский, с тмином. Да еще пару огурчиков прибавила солененьких, чтобы ему, нищему, повкуснее было. Ну пошла это я в банк и ковригу с собой волоку. Тяжелая. Искала, искала нищего, еле нашла: бегамши-то чуть в банк не прозевала. Даю ему хлеб, огурчики, все как следовает. Вот, говорю, помолись об успехе рабе Божией Глафире. Так чтоб вы думали. Ведь не взял. Мне, говорит, деньгам подавай. Так ведь намучилась. Племянника со Стрельны с дачи выписала. Ему препоручила. А и он кобенится. Я, говорит, студент, мне, говорит, неловко с ковригой-то. Двадцать рублей ему подарила. Сунул кому-то хлебец-то мой. Сдержала я обет. Ну процент хорошо получила, как хотела. Не люблю ваших столиц.