Страница 38 из 52
— Я заявлю самый решительный протест в устной форме, — благонравно отвечает Карел.
Топтание на месте продолжается в прямом и в перенос ном смысле. Борис и робот топчутся вокруг стола, время от времени возвращаясь к какому-нибудь из отвергнутых вариантов и снова отвергая его.
Отчаяние охватывает его со все большей силой.
И в этот-то момент Карел не находит ничего лучшего, как нежнейшим голосом задать вопрос:
— Вы все еще полагаете, Борис, что он заболел из-за приготовленного мною недоброкачественного обеда? Да? Вы думаете, что дело в моей оплошности?
Борис разражается градом проклятии.
Питер с постели обращается к роботу:
— Ну, а что ты скажешь насчет второй части Первого закона? Как это там «…или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред»?
Жалобным голосом Карел отвечает:
— Вторая часть действительно создает потенциал действия, но он уступает потенциалу первой части. Неоспоримо, однако, что в такой ситуации возникает конфликт, и его надо как можно скорее устранить. Необходима консультация робопсихолога и, может быть, даже частичная перенастройка.
Время идет.
— Конфликт, конфликт, конфликт, — задумчиво повторяет Карел. — Конфликт между законами. Это скверно, скверно, скверно, это скверно для меня.
Идет время. Робот подражает голосу маленькой девочки:
— Скверно, скверно, очень скверно. Пойду-ка я займусь генераторами. Я пробуду там не меньше двух часов. — И, протягивая «руку» Борису, добавляет: — А вы пока будьте умницами!
Разумеется, два часа спустя Питер был уже оперирован. И жизнь его спасена. Робот никак не прокомментировал это событие, но с тех пор стал говорить девчачьим голосом: видимо, какие-то его логические цепи вышли из строя.
При смене дежурства на базе Карел получил приказание вместе с людьми вернуться в звездолет. Там его ожидали робопсихолог и программист.
Через некоторое время они встретились с Борисом и Питером в баре. За стаканом вина психолог сказал:
— Любопытная вещь: робот свихнулся гораздо быстрее, чем следовало бы ожидать. Если б все шло как положено, он бы сопротивлялся еще сутки, и больному от этого, конечно, не стало бы лучше. Не знай я вас обоих так хорошо, я бы поклялся, что из-за какого-то вашего промаха он начал сходить с ума еще до возникновения конфликта. К примеру, не случилось ли вам еще до начала всей этой истории упрекнуть его в том, что он нарушил Первый закон?..
Робин Скотт
Короткое замыкание
— Ну, парень, ты действительно мастак, — сказал Махас, очищая себе место среди обрезков хлеба, сыра и помидоров, кусков проволоки и различного электронного барахла, которое, словно море, бурлило, и пенилось в подвальной мастерской, снимаемой им и Хейери Первым. Махас высоко ценил работу Хейери не только по чисто эстетическим соображениям; он, как коммерческий директор их фирмы, добывал средства пропитания на двоих случайной продажей опытных изделий, которые Хейери Первый создавал в ходе своих «фундаментальных исследований».
— Ну как? — спросил Хейери Первый, не отрывая взгляда от дымящегося паяльника.
— Потрясно!
Хейери Первый выбрал шестнадцатидюймовый кусок ярко желтого провода двенадцатого калибра с поливиниловой изоляцией на шестьсот вольт и припаял его к коричневой клемме списанного зенитного прицела перехватчика спутников со счетно-решающим устройством типа «Марк-1 V». Немного выждав, пока серебристый блеск расплавленного припоя не потускнел и олово не затвердело, он подергал провод, свернул его спиралью и подтянул свободный конец к седьмой ножке на цоколе электронной дампы 117L7, болтающейся вверх тормашками на старом перевернутом «Моторолле», Провод пришелся как раз впору, и Хейери прихватил его паяльником.
— Ну, на выставке все рты разинут, — заметил Махас. — Я хочу сказать, что теперь у нас будет куча денег, Хейери.
Но Хейери Первый ничего не ответил. Его безразличие не было наигранным. Он жил только своей работой и разделял радость Махаса при удачной продаже лишь тогда, когда испытывал недостаток в сырье.
— Вот моя работа, — заметил он, выстраивая в ряд двухсотмикрофарадные конденсаторы и подгибая выводные концы к ушкам клеммной гребенки «Дженерал телефон». — Я хочу сказать — вот мое дело. Каждый должен делать свое дело, не важно какое. Разинут рты — хорошо, не разинут — тоже неплохо, — произнес Хейери необычайно длинную для него речь.
Махас, гордившийся собственной практической сметкой, неодобрительно покачал головой, подчеркнуто выказывая свое презрение.
— Что с тобой говорить, балда ты этакий, — сказал он. — Занимайся своим делом, но ради бога оставь эту штуку как она есть. Такую я продам в один момент. Недели не пройдет, как она с выставки попадет прямо в апартаменты какого-нибудь богача. Эти шикарные парни — декораторы интерьеров — в лепешку расшибутся, чтоб ее заполучить, вот увидишь.
Хейери Первый равнодушно пожал плечами и углубился в работу. Он на скорую руку приварил два перевернутых трехдюймовых параболических рефлектора к круглому серому шасси какого-то опытного прибора военно-морской акустической лаборатории, который попал в утиль после того, как обошелся налогоплательщикам в полмиллиона долларов. Затем Хейери отступил назад, чтобы взглянуть на плоды своих трудов, и ударом молотка сбил один из рефлекторов. Вместе они производили чересчур сильное впечатление, торча, словно женские груди, и нарушали общую картину, что было явно ни к чему.
Весь агрегат возвышался почти на семь футов. Механический каркас состоял из серых, эмалированных, сделанных под муар стоек фирмы «Бад», которые едва виднелись сквозь толстый слой кабелей и проводов яркой окраски, деталей, выдранных из тысяч различных устройств, которые покупались оптом у Джейка в магазине списанного военного оборудования на Сорок пятой улице,
Хейери Первый даже отдаленно не представлял, каково было первоначальное назначение используемого им радиоэлектронного барахла. Но стоило оно дешево, как раз в пределах той сметы, которую выделял ему Махас, после того как расплачивался с домовладельцем, бакалейщиком и мясником.
Хейери Первый всегда приходил в восторг от ярких красок, блеска медных и латунных деталей, атласной глади поливиниловых проводов и трубок из пластика, от плавных изгибов высокочастотных волноводов, причудливых, экзотических очертаний длинных тонких рубиновых стержней, оплавленных стеклом; от круглых, квадратных, шестигранных алюминиевых кожухов; маленьких цилиндров с нанесенными на них цветными полосками или точками; штепсельных разъемов с множеством штырей и гнезд — если он достаточно долго подбирал эти разъемы, они плотно входили друг в друга, образовывая сложнейшие соединения. Среди барахла валялись стеклянные трубки с маленькими металлическими моделями сказочных стран, старинные латунные шкалы с красивой, отделанной под орех облицовкой, на которых было написано «Рио», «Париж», «Берлин», «КБ», «СВ» и «ДВ».
Были тут и предметы в форме блюда, которые, если их толкнуть, медленно поворачивались туда-сюда на карданных подвесах; и квадратные трубопроводы — отвернешь кран, и они тут же начнут извергать квадратные струи воды; и какие-то черные приземистые тяжелые устройства, напоминавшие катки — они сами просились в руки; и линзы — в них виднелась призматическая чернота; и целые мили провода, оголенного, блестящего провода, провода изолированного — зеленого, черного, белого, красного, розового, пурпурного, желтого, коричневого, голубого; провода, окрашенного цветными полосами или в цветной горошек; провода двойного, тройного, многожильного, скрученного так, словно на одном его конце земной шар стоял неподвижно, а на другом Вселенная повернулась раз десять.
И вся эта Ф-образная конструкция сверкала мириадами крошечных паек, фосфоресцирующих, словно светлячки в тропиках.
Когда Хейери Первый задумал создать эту конструкцию, он, полный благоговейного трепета, приступил к работе: принял ванну, стащил где-то чистую рубашку и две недели проработал на электронном заводе фирмы «Сильвания» в Лонг-Айленде. Там его научили работать с паяльником, действовать отверткой и гаечным ключом.