Страница 4 из 4
Алик, на которого все это не произвело никакого впечатления, вчера в первом часу ночи заявился ко мне с коньяком и пылающим сердцем..."
Но мы опускаем сугубо интимную часть этого и без того длинного письма машинистки Людмилы Стасевской.
Центрагалакт. Центр Центра.
IV Трапецоид, верх.
Его Высокосообразителыюсти, Главному Координатору Разведфлотов Тью, центаврянину.
Копия
Его Высокопроницательности, Главному Ликвидатору Чрезвычайных Обстоятельств, Мью, центаврянину.
РАПОРТ
Довожу до сведений Ваших Высокосодержимостей следующее. Руководствуясь планом многовековой программы изучения планеты Земля, несомненно известным Вашим Высокоумиям, вверенный мне.коллектив приступил к работам по составлению антропо-гипсоинтеллектуальной карты текущего земного года. Во время беспосадочного массового интеллектозондирования по апробированной схеме экипажи трех малых разведботов: "Исчисление", "Взвешивание" и "Разделение" одновременно и неожиданно заразились антропофилией.
Болезнь не была своевременно обнаружена медперсоналом вследствие того, что на начальной стадии протекала в редкой и труднодиагностируемой форме-любви к литературе землян. Прежде всего это касалось литературы этноса, над ареалом обитания которого указанные разведботы вели зондаж.
На болезнь экипажей впервые (к несчастью-слишком поздно) обратил внимание главврач базы во время традиционного еженедельного общего обеда в кают-компании базы. Содержание беседы этих субъектов при явном проявлении темперамента - вещь для здорового центаврянина невозможная-поразило врача. На его вопрос: какое им дело до литературы исследуемой территории, он получил ответ, что здешняя литература - одна из самых великих литератур планеты, и они не могут мириться с фактами ее дискредитации.
На контрольный вопрос медика: как они понимают Первый Пункт Закона Невмешательства Галактической Хартии, несчастные ответили, что во благо людей можно нарушить и Пункт.
Естественно, после этого антропофилы были помещены в госпитальный отсек базы для дальнейшей летаргизации до возвращения в Родную Систему.
Однако антропофилы, достигнув, по-видимому, следующей стадии болезни, проявив поистине человеческую хитрость и находчивость, сумели выбраться из госпиталя, выкрасть с базовского склада Усмотрители и Изменители новейших систем и незаметно отшвартовать разведботы, имея на борту минимум трехлетний запас космотона.
Полностью выйдя из повиновения, "Исчисление", "Взвешивание" и "Разделение" многократно и явно нарушали Пункты: 1, 2, 7 и 16, появляясь в видимости землян, активно вмешиваясь в их литературные дела.
Опасаясь за срыв порученных мне работ, после многократных предупреждений и угроз я приказал дать по разведботам предупредительный холостой залп. После этого сумасшедшие корабли предприняли неслыханное: одновременным ударом космотоновых пушек они пробили темпоральный тоннель и нырнули в прошлое. Остается только гадать, что взбредет в головы этим несчастным, оказавшимся вне досягаемости, на что будут способны они в самом скором времени, ибо фазы антропофилии индивидуально непредсказуемы.
Прошу Ваших санкций на принятие чрезвычайных мер, вплоть до стрельбы на распыление, в случае появления этих кораблей в нашем времени.
Прошу об этом с чувством отпадающих ногтей и дрожью в челюсти, сознавая величайшую потенциальную опасность случившегося.
Плановые работы этого сезона практически сорваны.
С чувством обоесердечного уважения к Вам и к Вам и надеждой на Ваши снисхождения.
Начальник разведэкспедиции "Земля-85", Моя Быстроисполнительность, Укс, центаврянин. Борт флагманского крейсера флотилии "Невмешательство".
Над плоской вершиной пологого каменистого холма, черного, в буро-зеленых пятнах замученного солнцем, умирающего кустарника и усохшей травы, дрожало густое марево. Оно дрожало, подобное расплавленному стеклу, и неясно было, прошло ли оно уже точку кипения в ужасающем этом солнечном жаре или только приближается к ней.
Тени не было нигде, даже тут, в ложбине на левом скате холма, у истока иссохшего клю
ча, где - голова к голове - сбилось в круг оцепеневшее овечье стадо. Овцы жались к кустам не из-за тени, а лишь потому, что кусты испускали все же меньше жара, чем камень.
В полуденном расплаве тонули, точно влипали в него, едва взлетев, слова заунывной песни пастуха. Равнодушный к чудовищной жаре и к иссохшему своему телу в лохмотьях, старик пастух пел о славе и могуществе царя Валтасара, сына царя Навуходоносора, владыки Вселенной.
Нет на Земле иного властелина, и все. иные цари-прах под ногами его. Не Валтасару ли принадлежит весь мир, все несчетные народы, и эта прекрасная земля халдеев, и этот холм, и эти овцы, и он, пастух, и жена его, и дети его? Да благословят боги царя Валтасара, над великими величайшего!
Пастух пел, глядя на вершину холма, и он увидел, как прозрачное зеленоватое марево породило вдруг зияющую черноту, точно разинуло черную пасть, страшно чмокнув невидимыми великаньими губами. А чернота, бездонная эта чернота породила затем огонь и такой чудовищный грохот, что у овец подкосились ноги, и сам он, оглохший, рухнул на колени.
И пастух увидел, как захлопнулась потом небесная пасть и трехглазое божество глянуло на него. Три сияющих глаза божества с огненными ресницами, все три, отыскали среди камней и овец его, ничтожного, и уставились на него в упор, и лишили его чувств...
Три летающие тарелки, выскочив из темпорального тоннеля, зависли над плоским каменным холмом, спешно ориентируясь во времени и в пространстве. Минутой позже все было ясно, вплоть до года - пятьсот тридцать восьмого до новой эры, вплоть до названия поселения - Вавилон.
Тарелки выстроились во фронтальную линию и плавно двинулись к поселению. Со стороны холма видны были кормовые овалы каждой, окруженные шевелящимися, извивающимися языками дюзового пламени, овалы с четкими фосфоресцирующими именами кораблей: "Мене", "Текел", "Упарсин".