Страница 51 из 69
Обнорски выключил мотор, раскрыл обе дверцы, поднял крышу быстроходного "Ралли" и закурил, откинувшись на сидение. Где-то рядом с ровным глухим ревом насосы выбрасывали из-под земли кубометры чистого воздуха для добропорядочных граждан, а вдали, через марево защитных полей, он увидел пустыню, и которую ему соваться, если честно, ох как не хотелось!
На дороге за пропускным блоком копошилась коричневая масса, размазанная защитой.
Это были крестьяне, пришедшие в город и ждущие снятия защиты, а также всяческий сброд, неплатежеспособный и поэтому выгнанный из города на ночь.
Молодой геолог, как всегда, при виде этой неясной тени за стеной испытал двойственное чувство: удовлетворение от мысли, что он пользуется благами, недоступными для них, и скрытое раздражение. Потому что весь этот сброд бросится в город под колеса его машины тотчас после снятия полей, в надежде вдохнуть свеженького и дорогого и надолго заблокирует дорогу.
Обнорски постарался сосредоточиться на предстоящем путешествии, - дело было нешуточное.
Министерство геологии и активной разработки недр имело в политике города исключительное значение, и тем больше оно возрастало, чем меньше оставалось в недрах того, что Министерство искало и активно разрабатывало.
Штаты были переполнены чиновниками, которые занимались поисками полезных ископаемых в бумагах: сведения о старых рудниках очень ценились. Разработка древних терриконов стала со временем экономически эффективной.
Обнорски тоже хотел бы занять тепленькое местечко и не торопясь доскрипеть до пенсии, но без протекции было трудно. Приходилось решаться на что-то экстравагантное, и он решился: выбил себе "полевую" путевку на весь сезон для свободного поиска НОВЫХ залежей.
II оказался единственным, кто решился на подобное приключение в данном финансовом году.
Чиновники стали обходить его стороной, в коридоре хихикая за спиной и называя жуликом. Некоторые озлобились до крайности и говорили прямо, что он карьерист. Да, собственно, его бы и никто не выпустил за защитную сферу города, если бы не его сосед, Шутин, главный диспетчер. Шутину надоело торчать все лето перед молчащим передатчиком, исполняя ритуальные переговоры с несуществующими поисковыми группами. Ему "душу отвести, поболтать захотелось", как он сам говорил. Вот он и был рад выпихнуть за город кого угодно, благо, что желающих находилось все меньше.
Вдруг Обнорски заметил, что мутные контуры защитных полей стали светлеть, сквозь них местами уже проступали грубые, загорелые крестьянские лица и морды животных. Он стал торопливо запечатывать свой вездеход, но всетаки не успел, на него дохнуло жаром, копотью и пылью. Безумная толпа, обретая в один миг голос и плоть, бешено устремилась в ворота, вопя ослами и скрипя повозками, ругаясь и топча все на своем пути, - магазины в это время еще работали.
Обнорски торопливо закрывал последнюю дверцу, когда запоздало завыла сирена, предупреждая о снятии полей. Обнорски включил кондиционер и связался с главным диспетчером Шутиным. Доложил о выходе в "поле". Тот, наверное, сидел и ждал, откликнулся сразу:
- Выход из города подтверждаю! Свободный поиск - даю добро. Не сломай себе голову, мальчик, мы все не перенесем этого. Ха-ха!
- Старый дурак, - выругался Обнорски в микрофон, предварительно отключив его. Ему впервые пришло в голову, что Шутин, как самый заурядный чиновник связи, был просто заинтересован в том, чтобы хоть кто-нибудь болтался за чертой города в пределах радиосвязи.
Да и то - хоть один заинтересован, другим просто наплевать.
Обнорски включил двигатель, вездеход вывалился в ворота, "воздушной подушкой" разметая хлам, оставшийся после толпы, и расталкивая запоздавших калек.
Островерхие изломанные крыши города некоторое время еще маячили позади, потом утонули за песчаным холмом. Пустынный ландшафт простирался вокруг, машина шла ровно, пожирая километры автострады, совершенно безлюдной в это время. Изредка машина "клевала", минуя гигантские разломы в бетонных блоках, составлявших шоссе, да перекати-поле всех размеров беспрестанно и как-то механически бежали поперек дороги.
Обнорски все это быстро надоело, он включил автопилот и достал термос, решив позавтракать.
Да, но чтобы ринуться в эту авантюру, нужна была идея. Одного аппетита и наглости еще маловато для успеха. И она осенила Обнорски, когда он услышал о том, что разум на Земле в форме речи был инициирован пришельцами повышенным радиофоном вблизи урановых залежей где-то на просторах Африки. Вот он и подумал: а почему бы и нет? Поверхность Земли, ее покров, конечно, подробно обследованы, а на людей никто не смотрел. Л между тем небольшой фон зафиксировать трудно, но на нескольких поколениях он обязательно должен сказаться.
Обнорски сделался вдруг любителем этнографии и посетителем антропологических конференций. Он запоминал, записывал и заносил на карту сведения о чудесах и особых способностях племен, обитающих в далеких районах и в разрушенных городах. Но дело продвигалось плохо - сведения были противоречивые и фантастические. Нужен был очевидец, и Обнорски нашел его.
Молодой этнограф, Алов, решившийся за год до этого на свободный поиск, рассказал ему о странном народе севелов, обитавшем за пустыней, на границах зоны. Рассказал по секрету, расчувствовавшись во время попойки: - Ты знаешь, старик, мне всегда казалось, что всему этому,- он обвел указательным пальцем многозначительный круг в разноцветной темноте бара, - должен быть какой-то конец.
Все вокруг настолько плохо, что должно вдруг стать хорошо. Нужен прорыв, понимаешь?
В беспредельность, в иное измерение, не знаю куда... И я, кажется, нашел народ, который проделывает это так же легко, как...
Внезапно цепь воспоминаний Обнорски оборвалась, он заметил вдали, между холмами, гигантскую фигуру человека. Размытый огромный силуэт размашисто шел, опираясь на чудовищный посох. Ветер развевал бесконечные полы плаща.
Обнорски от испуга перешел от автоматического на ручное управление и вытер мгновенно выступивший пот... Что бы это значило?
Мираж был настолько отчетлив, что Обнорски различал через дыры в плаще звезды. Мгновение - и мираж пропал, скрытый холмом. Обнорски прибавил скорость и руль из рук больше не выпускал. Он продолжал вспоминать.
...Пьяный друг кивал головой над грязной стойкой и говорил:
- Я думал: с чего должно начаться наше внезапное возрождение? И понял: с языка!
"Еще бы, - подумал Обнорски. - Ведь ты же лингвист. Ничего другого тебе бы просто не пришло в голову!"
- Не веришь? Я вижу, что не веришь. Новый язык - это новый разум, новое положение человека относительно мира. И, если мы можем изменить себя, значит, мы можем изменить этот мир, который уже насквозь нами прожит и использован. Нужно искать новое равновесие...
- Логично, - вставил Обнорски, пытаясь вернуть разговор в нужное русло. - А как же племя?
- Они обладают новым языком, сверхязыком! А значит, они могут все, любой переход во времени...
- И ты наблюдал его?
- И даже испытывал! Это как поток, которьш вдруг подхватывает тебя и уносит. Но тс-с-с... Все это еще нужно исследовать.
Обнорски промолчал тогда, но подумал, что все сходится: новые речевые способности, новый разум, значит, севелы ооитают в условиях повышенного фона...
Машина вырвалась из-за холма, и Обнорски увидел на дороге одиноко бредущего старика с палкой и в плаще. По мере того как машина нагоняла его, он терял свои миражные черты, тоскливо загребая ногами по обочине, но с необычной злобой оглянулся на догоняющую машину.
Обнорски сбросил скорость и чуть опустил стекло. Поровнявшись, он спросил старика, не нужна ли ему помощь. Наклонившись к щели в окне, старик беззвучно говорил - губы, белые от жажды, шевелились, но Обнорски ничего не мог понять, ему чудился то шум ветра, то шелест ползущей змеи. И наконец он понял, что старик проклинает его по всем библейским правилам: