Цыганский барон

И зачем вообще он втянул себя в эту историю? Как выпутаться теперь, не нарушив клятву о возмездии? Доминик и сам не понимал, отчего с каждым днем ему все труднее становилось обходиться без Кэтрин. Он не стремился понять ее чувства, так было проще.

Оставалось одно: уехать отсюда как можно быстрее, В Лондон! Только там он сможет забыться, пусть для этого придется переспать с половиной местных шлюх. Может быть, тогда бес, грызущий его изнутри, успокоится и отстанет.

Женатый или холостой, он должен освободиться от желания к Кэтрин. А вернется — сразу отправит ее в Арундейл. Там она будет счастлива.

Тогда жизнь его пойдет так, как он задумал с самого начала, Кэтрин получит независимость — разумеется, в определенных пределах, а он как-нибудь научится жить без нее.

— Никто меня не понимает, правда, малыш? — сказал он Рею, вскочив в седло. — И объяснить я им ничего не могу.

Под туманным «они» на этот раз подразумевалась Кэтрин. Да и как найти слова, чтобы объяснить причины своих поступков? Как может она понять, что представления о чести, принятые у его народа, тем более о чести матери, требуют от человека идти до конца? Как объяснить, что, если мать его не будет отомщена, он не сможет жить дальше?

Другого пути нет.

Доминик пришпорил коня. Рей, заржав, понес хозяина к дому. Завтра он уедет в Лондон. И все кончится,

Кэтрин ходила туда-сюда по комнате. Все должно быть продумано до мелочей — второй возможности может не быть. Стемнело уже давно. Светила полная луна, звезды, рассыпанные по небу, словно драгоценные камни, помогали ей освещать путь запоздалому путнику. Скоро, скоро вернется Доминик. Кэтрин оставалось только молиться.

Неужели он передумал и уехал, не попрощавшись?

В дверь постучали, Кэтрин пошла открывать. На пороге стояла Гэбби в сопровождении двух слуг, держащих ванну, полную горячей воды.

— Поставьте перед камином, — приказала Кэтрин.

Она ждала до последнего, беспокоясь о том, чтобы не остыла вода.

Слуги ушли.

— Скорее, Гэбби, помоги мне раздеться.

— Mon Dieu, — прошептала Гэбби, — его милость умрет от страсти!

— Надеюсь, — пробормотала Кэтрин.

Кэтрин сказала Гэбби, что собирается устроить ночь обольщения и должна предстать перед супругом в лучшем виде.

— Что вы сказали? — переспросила горничная.

— Только то, что на него это произведет впечатление.

Кэтрин предпочла не распространяться о том, что Доминик может так разозлиться, что даже не станет в комнату заходить.

— Ты не забудешь оставить ему записку там, где мы договорились, на подносе с ужином?

— Не волнуйтесь, все будет сделано. Сообщение будет немногословным: «Нам надо поговорить сегодня же. К.»

Кэтрин, уже в который раз за последние десять минут, выглянула в окно. Наконец-то! Доминик спускался с холма,

— Это он. Будет здесь с минуты на минуту.

— Пойду накрою ужин.

— Не забудь…

— Я положу се на самое видное место.

Кэтрин кивнула. Через несколько минут хлопнула дверь, раздались шаги. Кэтрин прижала ухо к двери, ведущей в спальню мужа. Доминик обменялся парой фраз с Персивалем, затем Кэтрин услышала, как открылась дверь в комнату Доминика. Из холла в комнату вошли еще двое — по всей видимости, мужчины.

— Я взял на себя смелость заказать вам ванну, милорд, — сказал Персиваль.

Кэтрин тихо выругалась. Ну вот! Сколько еще ждать? Вода в ее ванне уже, наверное, совсем остыла.

Нагая, если не считать тонкого шелкового халата, Кэтрин подняла наверх волосы, заколола их шпильками, не слишком надежно, так, чтобы их можно было распустить одним грациозным движением, и вновь нервно заходила по комнате. Очень живо представлялось ей обнаженное тело Доминика, сидящего в ванне. Может быть, стоит зайти и, ничего не объясняя, начать тереть ему спину? В конце концов, разве она ему не жена?

Кэтрин тряхнула головой. Нет, так не пойдет. Доминик может быть не один. Лучше уж не отступать от плана. И вновь она подошла к двери и прижалась к ней ухом. Персиваль ушел наконец: Кэтрин слышала шарканье, затем скрип двери. Кэтрин услышала, как Доминик вышел из ванны, как подошел к двери. Ага, ему принесли ужин. Сейчас он прочтет записку!

Кэтрин ждала, затаив дыхание. Наконец послышался негромкий стук в дверь, разделявшую их покои. Кэтрин скинула халат, села в едва теплую воду. Ну что же, хорошо хоть пена не опала.

Доминик снова постучал в дверь, на этот раз громче.

— Кэтрин, ты здесь? — тревожно спросил он и, как того и хотела Кэтрин, вошел, не дождавшись ответа.

— Доминик! — удивленно воскликнула Кэтрин, встала и потянулась за полотенцем, которое, как назло, оказалось слишком далеко — на кровати. Вода стекала по стройному телу, по точеным ногам на пол — полотенце оказалось таким маленьким, что едва укрывало плечи.

— Прости, — виновато улыбнулась она. — Я, кажется, задремала и не слышала, как ты стучал.

— В самом деле? — едко поинтересовался Доминик, поедая ее взглядом. — А как насчет записки? Там, кажется, говорилось о том, что ты хочешь меня видеть.

— Ах да! Записка… Я написала ее еще днем. Почему-то я решила, что раз ты собрался утром в Лондон, то должен вернуться домой до обеда. Ты не подашь мне халат?

Кэтрин кивнула в сторону вещицы из изумрудного шелка, оставленной на спинке стула. Чтобы взять его, Доминику пришлось бы еще на несколько шагов подойти к ней. Доминик взял халат и сделал следующий шаг — ей навстречу, и тут, совершенно случайно, полотенце падает с плеч Кэтрин.

— О, прости, — стыдливо потупилась Кэтрин и взяла халатик из рук Доминика.

Зеленый шелк прилип к влажному телу. Кэтрин расправила ткань на груди, при этом один из двух заострившихся и набухших сосков случайно задержался между ее пальцами.

— Чего ты добиваешься? — сквозь зубы процедил Доминик, но при этом смотрел не ей в лицо, а па ее грудь.

— Может быть, сначала ты дашь мне одеться? Ты не хочешь помочь мне надеть халат?

Доминик прищурился. Рот его скривился в усмешку. Мгновение он молча смотрел на нее: смуглый красавец, с обнаженным по пояс торсом. Его возбуждение было заметно по топорщившимся бриджам.

И вдруг, мгновенно оказавшись вплотную к Кэтрин, он сорвал с ее плеч халат. Отсветы пламени играли на ее гладком теле, капельки воды превращались в алмазы. Груди ее, тяжелые, но крепкие, вздымались попускались при каждом вдохе, аккуратный золотистый треугольник притягивал взгляд.

Доминик чуть отступил, во взгляде его мешались желание и боль.

— Я твоя жена, Доминик, — тихо сказала Кэтрин. — Я принадлежу тебе, все остается по-прежнему, помнишь, как было в таборе. Я — твоя, и ты волен делать со мной, что пожелаешь.

Кэтрин сделала шаг ему навстречу, обвила руками его шею. Кожа его казалась горячей, черные его кудри были шелковистыми, мягкими.

— Я хочу тебя, — прошептала Кэтрин, и Доминик, сам того не желая, сжал ее в объятиях. Губы его приникли к ее устам. Тепло его тела, его жар, его огонь согревали ее. Он погрузил пальцы в ее рыжие волосы, вынул шпильки. Золотая волна упала Кэтрин на спину. Она чувствовала телом его восставшую плоть, и сейчас ей больше воздуха, сильнее жизни хотелось почувствовать его внутри себя, глубоко-глубоко.

Доминик сжимал ее ягодицы, раздвигал языком зубы, еще сильнее распаляя ее страсть. Но внезапно остановившись, он оттолкнул ее.

— Ты ведь все подстроила, признавайся! — Глаза его сверкали гневом.

— Да.

— И вчера ты не падала.

— Нет.

— Ты знаешь, что я чувствую, но ты заботишься лишь о собственном удовольствии.

— Я твоя жена.

— Жена? — язвительно переспросил он, больно сжав ей плечо, и брезгливо поморщился. Кэтрин стало стыдно. — Но ты ведешь себя не как моя жена, а как шлюха.

Кэтрин отшатнулась, пораженная жестокостью его слов. Доминик отпустил ее, и она едва не упала. Он бросил ей халат, и Кэтрин трясущимися руками натянула его на себя.

— Ты хорошо разыграла публичную девку, моя радость, — сказал он, глядя на нее так, как смотрят на шлюху, не скрывая ни желания, ни презрения, — но я мечтал о жене. — И повернулся к двери.