Цыганский барон

— Кого ты хочешь обмануть? — спросил его как-то раз старый маркиз. — Ты ведь малый с горячей кровью, такой же влюбчивый, каким был когда-то и я. Твое «орудие любви» предаст тебя в один прекрасный момент. Ты не сможешь прятать его в штанах дольше, чем я в твои годы.

Доминик мысленно выругался, стараясь заглушить язвительный голос, звучащий у него в голове, голос, от которого он сходил с ума. Должен быть какой-то выход, должен…

И внезапно выход нашелся.

Доминик посмотрел на Вентворта с угрюмой ухмылкой

— Хорошо, ваша честь, вы победили. Я женюсь на вашей крошке, но при одном условии.

— Итак?

— Это будет фиктивный брак — брак только на бумаге. Я поклялся, что род Эджемонтов закончится на мне, и так тому и быть.

— Хватит! Мне надоело! — И Кэтрин, подхватив подол платья, направилась к двери.

— Вы останетесь здесь до конца, мисс, — сказал, как хлестнул, Вентворт. — Вы пройдете через все это до конца, вместе с ним.

Кэтрин впервые видела дядю в такой ярости. Она оробела.

— Что за чепуху вы несете? — спросил герцог у Доминика. — Думаю, не ошибусь, если скажу, что уже сейчас Кэтрин может быть беременна от вас, сударь.

Кэтрин вспыхнула, Доминик нахмурился.

— Хорошо, что вы напомнили. Значит, со свадьбой придется подождать до тех пор, пока Кэтрин не будет знать наверняка, беременна она или нет. Как только вопрос прояснится, можно будет говорить о дальнейшем.

Гил ошалело посмотрел на Доминика.

— Не хотите ли вы сказать, что если моя племянница носит вашего ребенка, вы откажетесь от нее?

Доминик опустил глаза. Он виноват. И он должен заплатить сполна. Но он не преступит своей клятвы. Никогда.

— Разумеется, я позабочусь и о Кэтрин, и о ребенке, только не смогу дать ему своего имени.

Кэтрин почувствовала себя так, словно ее выпороли на глазах у всех. Милосердный Боже! И это тот человек, которого, как ей казалось, она любила?!

— Как это мило, Доминик. Какое благородство! И что же, смею спросить, получу в этом так называемом браке я, если, конечно, он состоится?

— Вы, моя сладкая, получите титул маркизы Грэвенвольд, титул вполне достойный даже графини.

— Ваш титул для меня ничто. У меня есть Арундейл. Значит, вы намерены получить мое приданое и отказываетесь дать мне наследника, в котором нуждается мой род?

— Ваши деньги можете оставить при себе, — язвительно заметил Доминик. — У меня и своих денег хватает. Что же касается наследника, его не будет, по крайней мере от меня. Если вы готовы пойти на эти условия, я женюсь на вас. Если нет…

Кэтрин трясло от гнева.

— Ты — дьявол! Бессердечный ублюдок со змеиной душонкой! Мне ничего от тебя не нужно! Ничего, слышишь?!

Гил внимательно наблюдал за ними. Видит Бог, он рисковал всем — он мог сломать жизнь племянницы. И все же только слепой не заметил бы, что Грэвенвольд и Кэтрин любят друг друга.

Гил верил, что маркиз, как бы ни был помешан на возмездии, оставался мужчиной. А Кэтрин была женщиной, любимой и желанной. Для Грэвенвольда особенно.

Соединять их силой было и в самом деле рискованно, можно сказать, это было самое рискованное предприятие в жизни старого герцога Вентворта. Если ничего не выйдет, в сердцах бывших возлюбленных останется отчаяние. Успех равнялся бы самому высшему счастью, доступному мужчине и женщине, потому что жить с любовью, о которой иные мечтают всю жизнь, ищут и не находят, — редкая удача.

Герцог Вентворт верил, что ради такой любви стоило рисковать.

— Согласен, — сказал он.

Кэтрин обернулась к дяде:

— Вы, должно быть, шутите. Вы не сможете меня заставить, если я этого не захочу.

— Вы сделаете то, что вам говорят. Я ваш опекун. Я приказываю.

Кэтрин смотрела на дядю так, словно видела его впервые.

— А сейчас, — непререкаемым тоном заявил Вентворт, — вы приведете себя в порядок. Мы подождем па улице.

Осгуд открыл дверь.

— Итак, джентльмены?

Доминик, насупившись, вышел из дома, следом — Вентворт, за ним — Осгуд. Кэтрин молча смотрела им вслед.

— Как вы понимаете, моей племяннице все еще грозит опасность, — сказал Доминику герцог, — и я верю, что ее муж сможет защитить ее.

— Я позабочусь о ее безопасности, — уклончиво ответил Доминик. Муж. Меньше всего лорд Найтвик, маркиз Грэвенвольдский, ожидал, что его станут называть этим словом. Муж Кэтрин. Грэвенвольд постарался заглушить невольную радость, с удовольствием пестуя тот праведный гнев, гнев человека, которого обвели вокруг пальца и приперли к стенке.

Кэтрин спускалась по широкой деревянной лестнице Лэвенхэм-Холла на первый этаж, где был кабинет дяди.

Гил склонился над бумагами. Последнее время он все вечера проводил за работой.

Кэтрин легонько постучала в открытую дверь, чтобы привлечь внимание дяди. Гил поднял голову и устало улыбнулся Кэтрин.

— Добрый вечер, моя дорогая.

— Добрый вечер, ваша честь.

С некоторых пор Кэтрин обращалась к дяде только по самым важным вопросам, неизменно сохраняя формально-вежливый тон.

— Ты не выпьешь со мной шерри? — предложил дядя. — Сейчас еще не слишком поздно, и я соскучился по твоему обществу.

— Боюсь, я слишком устала, — солгала Кэтрин, решившая держаться от дяди на расстоянии. — Я зашла только затем, чтобы вы могли передать его чести, что его переживания напрасны. — Кэтрин чувствовала, что кровь приливает к щекам. — Я не ношу его ребенка.

Гил откашлялся и встал.

— Понимаю.

— Полагаю, вы все еще не передумали, провести меня сквозь весь этот позорный балаган со свадьбой?

— Нет, не передумал, — твердо ответил Гил.

— Тогда я хотела бы, чтобы все произошло как можно быстрее. Длительные приготовления еще больше опошляют эту низкую затею.

— Кэтрин, милая, — со вздохом сказал Гил. — Хотел бы я, чтобы ты поняла: я делаю все это ради тебя.

— Ты принуждаешь меня к замужеству с желчным, жестоким человеком, человеком, которому я не нужна, который ненавидит меня.

— Там посмотрим. Любящая жена многое может изменить в мужчине.

Кэтрин много об этом думала и сама.

— Ты ведь не станешь отрицать, что любила его, — мягко заметил герцог.

Кэтрин отвела взгляд.

— Это, кажется, было много лет назад.

— Настоящая любовь живет долго, — сказал герцог. — Поверь мне, Кэтрин. Я знаю, что говорю.

Кэтрин взглянула на дядю.

— В сердце Доминика слишком много ненависти. Для любви не осталось места.

С этими словами графиня Арундейл повернулась и вышла из комнаты.

Доминик сидел в таверне «Сад ночи», в Ковент-Гарден. Таверна ничего общего не имела с почтенными заведениями, такими, как на улице Брукс или Сент-Джеймс. Нет, то был подозрительный притон, в котором коротали вечера воры, шулеры и проститутки. Здесь пахло джином и дешевыми духами, дым ел глаза. Пьяные посетители громко разговаривали, орали, ругались.

В этом месте никто бы не стал искать аристократа. Сюда и пришел Доминик залить свою тоску. Его тянуло сюда. Здесь он стремился найти спасительное забытье.

Доминик пил ром и не пьянел. Но он не был и трезв. Тоска и отчаяние пьянили его.

Он был одет в грубую льняную рубаху и черные бриджи, заправленные в видавшие виды черные сапоги. Когда пьяный матрос полез к нему, Доминик взял задиру за плечо, развернул к себе спиной и чуть подтолкнул:

— Смотри, куда прешь!

Могучий детина откинул руку Доминика.

— Если тебе что-то не нравится, почему бы тебе не отправиться восвояси, приятель?

Акцент выдавал в матросе одного из тех иностранцев, которые нанимаются на английские суда, работают и живут на корабле, пока посудина не потонет. Если это действительно так, моряк должен иметь дубленую кожу и медвежью силу. Впрочем, Доминик стремился выместить на ком-то раздражение, и ему было все равно на ком. Он ударил громилу в лицо. Рыжий бородач только хмыкнул.

— Теперь твоя очередь, приятель.