Заговор патриотов

Но были два человека, которые выпадали из этой простой и понятной системы ценностей. Одним была Роза Марковна. Анвельт перед ней терялся. Она не лезла ни в какие ворота. Она могла прочитать пустяковую заметку в газете и сказать: "Срочно посылайте людей в Ригу, скоро там повалятся цены на все продукты. Пусть заключают долгосрочные контракты". А почему? Потому что московский мэр Лужков намекнул - только намекнул, - что хочет стать президентом России. Он раз десять перечитал эту заметку, но ничего не понял. Но к совету прислушался. И в самом деле, Лужков призвал бойкотировать латвий-ские продукты в знак протеста против дискриминации русскоязычного населения, латыши затоварились, цены рухнули, а когда снова поднялись, у "Foodline-Balt" были уже контракты на поставку масла и сыра из Латвии по половинной цене.

То же было с бельгийской курятиной. Диоксин, диоксин. А оказалось, что никакого диоксина и не было, просто в Евросоюзе, бывшем Общем рынке, произошла маленькая войнушка. Но как могла это прочухать эта старая еврейка? Она объяснила: "Я уже лет тридцать ем на завтрак по два яйца. В них холестерин. А он, как пишут, вреден. И еще я помню передовую в "Правде", где утверждалось, что самое полезное в картошке - кожура, очистки". И снова Анвельт не понял, какая связь между картофельными очистками и тем, что она ест на завтрак, с ценами на бельгийских кур. Но контрактов назаключал. Чистой прибыли это принесло около шестисот тысяч баксов.

Но дело было даже не в ее умении делать выводы из самых далеких от их бизнеса фактов, а в чем-то совсем другом. Конечно, она была доктором наук и все такое. Но платил-то ей он. И значит, она для него должна быть вещью. Но она не была вещью. Наоборот, это он чувствовал себя перед ней вещью. При этом вещью какой-то обидно дешевой. Ширпотребом. И она даже не считала нужным скрывать, что относится к нему, как к вещи. Но, понимая это, Анвельт даже обидеться на нее не мог. Она существовала где-то в другой плоскости жизни, куда его обиды не достигали.

Вторым человеком, вызывавшим у него сомнения в верности своего представления о людях и их ценности, был, как ни странно, Фитиль. Внук национального героя Эстонии Томас Ребане. Задолго до того, как он оказался внуком. В молодости, когда они на пару работали у "Березок", Анвельт по своей цене был под ним. Теперь же он мог купить сто таких Фитилей. И все-таки вещью Фитиль не был. Он жил так, словно сам мог купить сто Крабов вместе с его миллионным бизнесом, а не покупает потому, что это его не колышет. Колышет же его врезать в веселой компании, забуриться куда-нибудь с телками. А что завтра ему похмелиться не на что будет, об этом даже не думал. Стопарь сам придет на кривых ножках. И ведь всегда приходил, бляха-муха.

В тот памятный день, когда удрученный жизнью Фитиль пришел к нему и смиренно попросил совета, к какому бы делу ему приткнуться, Анвельт понял, что справедливость восторжествовала, что жизнь подтвердила его правоту. И он дал ему хороший совет заняться российской недвижимостью, дал от души, за удовольствие чувствовать себя в полном порядке. А потом спохватился: а я-то сам почему не встреваю в этот крутой бизнес? Другим даю советы, а сам сижу на куриных окорочках. Прямо как затмение было, а после разговора с Фитилем вдруг прояснилось.

Но тут вышел полный облом. Фитиль каким-то чудом вовремя соскочил, а он после августовского кризиса в России попал на такие бабки, что даже страшно было подсчитывать. Полбеды, что жилье обесценилось больше чем вдвое, гораздо хуже было, что он остался с огромной незавершенкой на руках - с недостроенным жилым кварталом в Смоленске. И бросить нельзя, и достраивать разорение. А валютный кредит, взятый черным налом, обрастал процентами, распухал, как дрожжевая квашня в теплой печной загнетке. А что будет, когда истечет срок возврата кредита? Включится счетчик.

Он перестал спать ночами. Бодал подушку, простыни скатывал в жгут. А когда понимал, что заснуть не удастся, вставал, шел в ванную и до рассвета стирал белье в итальянской мраморной джакузи от Роберто Патаккиа. Все, что попадалось на глаза. Стирал руками, намыливая простыни и полотенца сандаловым мылом по пять долларов за кусок. Это немного успокаивало. А когда стирать было нечего, усаживался на кухне и выметал из холодильника все подряд, не чувствуя вкуса. Это тоже успокаивало.

Отвлечься, конечно, можно было и другим способом: засадить бутылку "Камю". Или две. Но Анвельт не пил. Пить можно, когда ты в порядке. А когда жизнь взяла за горло, пить нельзя. Это всегда плохо кончается. И среди тяжелых ночных кошмаров почему-то особенно язвила мысль, что и тут Фитиль увернулся, даже не заметив опасности. Эта уязвленность была мелочью, комариным укусом на фоне навалившихся на Анвельта проблем. Но очень противным. Так, очень. Особенно когда не можешь согнать комара и даже почесать место укуса.

Он не понял, для чего Юргену Янсену понадобилось затевать такую сложную и дорогостоящую комбинацию с компьютерами, имевшую целью всего-навсего оттягать у Фитиля его студию, сделать его бомжом. Но не без удовольствия взял на себя главную роль. Проблемы проблемами, но прихлопнуть нахального занудливого комара - почему нет? Но и это кончилось странно. Вместо того чтобы бесследно сгинуть, Фитиль снова вынырнул. И где! На презентации фильма "Битва на Векше"! Внук национального героя Эстонии! Замелькал в телевизоре, интервью дает. Он еще, оказывается, и художник! Но Анвельт-то знает, какой он художник. Он художником стал с подачи Розы Марковны и его, Анвельта. Так нате вам, в Мюнхене выставляется, в "Новой пинакотеке", которая у немцев, если Фитиль не соврал, как Эрмитаж. И даже статьи в журналах про его картину пишут. Вот же везунчик, блин. Про таких говорят, что они в детстве говно ели. А он, Анвельт, что в детстве ел? Повидло?

В детстве президент компании "Foodline-Balt" Стас Анвельт ел что было. Чаще всего были вареные макароны, обжаренные на маргарине в огромной, полуметрового диаметра сковороде. Ее как раз хватало на пять ртов. Стас был младшим из двух братьев и двух сестер, но почему-то самым прожорливым. За это его шпыняли. Бывала треска, отец покупал ее у рыбаков в порту и приносил, когда не забывал в пивной или не терял по дороге. А чаще мать покупала мороженую мойву, жарила на комбижире, вонь разносилась на всю коммуналку. Соседи за-крывались по своим комнатам, но не выступали, можно было нарваться.