Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 30 из 40



- Шут с ними! - отмахнулась Ярцева. - Я больше переживаю из-за того, что папа с мамой узнают! Это для них такой удар!

Музыка кончилась.

- Насколько я понял, это был гарнитур? - спросил профессор.

- Да, - кивнула Лена. - Остался только перстень.

- Можете показать?

- Пожалуйста.

Она пошла в спальню, профессор - за ней. Лена достала из трельяжа футляр с монограммой.

Скворцов-Шанявский долго рассматривал кольцо, вертел им так и этак.

- Изумительно! - наконец выговорил он. - Изумительно! Старинную работу сразу видно. Леночка, у меня в Москве есть ювелир. Мастер высочайшего класса! Художник! Скопирует любую вещь! Вы смогли бы подробно нарисовать пропавшие вещи?

- Конечно! - загорелась Ярцева. - Я вообще неплохо рисую. Но зачем рисовать? - Лена достала альбом с фотографиями и нашла снимок, где она снялась в бабушкиных драгоценностях. - Вот...

- Прекрасно! - обрадовался профессор. - Можно, я заберу фото? Приезжайте ко мне в гости, я сведу вас с тем ювелиром.

- Фотографию можете взять, - кивнула она и вдруг спохватилась: - А где я возьму золото, камни?

- Это уж моя забота, - сказал Скворцов-Шанявский, беря ее руку и прижимая к груди.

Из комнаты доносилась музыка. Еще более страстная, чем предыдущая.

- Я не могу принять ваше предложение, - не отнимая руки, сказала Лена.

- Почему же?

- Не могу... Неудобно...

- Это будет счастьем для меня. - Валерий Платонович стал целовать ее руку, поднимаясь все выше, выше, к локтю, плечу, потом надолго приник губами к ее родинке возле уха, где пульсировала, билась жилка.

Как в тумане, слушала Лена его слова, нежные, страстные... В ней бушевал страх вперемежку с желанием, отчего было так жутко и сладостно, что кружилась голова и мир стал терять реальные границы и очертания.

Руки Валерия Платоновича гладили ее грудь, шею. Она почти не помнила, как был снят халат, рубашка. Профессор целовал обнаженное тело и тоже, казалось, терял рассудок...

Собирались безалаберно и суматошно. Вике почему-то все казалось смешным. Она смеялась всему - тому, как Николай Николаевич с охапкой ружей ухнул в снег и долго барахтался, пока не встал с помощью Ярцева-старшего на ноги, хохотала над тем, как Семен Матвеевич перепутал тулупы и все никак не мог влезть в маленький, ее, Викин. Состояние смешливости передалось и мужчинам.

- Наверное, со стороны мы похожи на толпу идиотов, - заметил Глеб.

Заднее сиденье "уазика" занимал лось. Семен Матвеевич взял еще с собой в машину "Джейс Пэрдэй", с которым почему-то не хотел расставаться. Остальные вещи сложили в "Ладу". Рядом с Глебом села Вика, а Вербицкий устроился на заднем сиденье с Диком. Николай Николаевич снова захмелел. Он все норовил обнять пса, которому это явно не нравилось.

Семен Матвеевич махнул сыну рукой: поехали, мол. "Уазик" тронулся с места, Глеб двинулся следом.

- Папа, оставь в покое Дика, - сказала девушка, услышав недовольное ворчание собаки.

- Замолчи! Вы, женщины, ни черта не понимаете! - с трудом ворочая языком, произнес Вербицкий. - Мы сами разберемся... Да, Дикуша?

- Ты же знаешь, он не выносит пьяных. Забыл, что ли, как Дик набросился на Колокольцева?

- А меня Дик любит!

- О господи! - вздохнула Вика и, перегнувшись через сиденье, отстранила отца от собаки.

Вербицкий не сопротивлялся. Он улыбнулся и вдруг запел, безбожно фальшивя:

Когда я на почте служил ямщиком,

Был молод, имел я силенку-у



Последний звук перешел в странное завывание, отчего Глеб и Вика невольно обернулись. И расхохотались. Задрав голову вверх, Дик "подпевал" своему хозяину.

- Молодец! Давай, давай! - подбодрил пса Ярцев.

А тот выдал такую руладу, что Вербицкий замолчал, пораженный.

- Глеб! - вдруг закричала девушка.

Ярцев мгновенно нажал на тормоза. "Лада" проскочила несколько метров по снежной колее, едва не врезавшись в остановившийся "уазик", замерев от него буквально в сантиметре.

Но это обстоятельство, как ни странно, не испугало - тоже вызвало смех.

Семен Матвеевич подошел к машине сына, открыл дверцу.

- Вот что, - сказал он, - махнем-ка через озеро. Сэкономим километров восемь.

- У меня же клиренс*, - возразил было Глеб.

______________

* Клиренс - расстояние между землей и днищем автомобиля.

- Ерунда! Пробьемся!

- А, давай! - решился Ярцев-младший.

Ему не хотелось пасовать перед девушкой. И вообще, состояние - море по колено.

Семен Матвеевич вернулся в "уазик". Из выхлопной трубы вырвался белый дым. "Уазик" резко свернул с дороги и двинулся к озеру. Глеб ехал по его следам.

Вербицкий снова запел. Дик, казалось, только и ждал этого, чтобы опять продемонстрировать свои вокальные способности, что, неизвестно почему, разозлило Николая Николаевича.

- Передразниваешь?! - погрозил он псу. - Уволю!

Вика даже постанывала от смеха. Глеб вытер рукой выступившие слезы.

Берег был крут, и "Лада" сползала вниз под собственной тяжестью.

- Как на санках, - прокомментировала Вика.

Они выкатили на лед. Он был чуть припорошен: ветры сдули снежный наст.

Семен Матвеевич прибавил ходу. Глеб тоже нажал на акселератор. Он включил приемник. Передавали эстрадный концерт.

- Как настроение? - Глеб посмотрел на девушку.

- Чудесное! - весело откликнулась Вика. - Нет, ты посмотри, как здорово! - показала она рукой вокруг. - Белая, белая плоскость и убегающие вперед красные огни! Потрясающий сюжет!

Семен Матвеевич здорово оторвался от них. У Глеба взыграло самолюбие. Он резко прибавил скорость. Расстояние между "уазиком" и "Ладой" быстро сокращалось. Темный силуэт леса на противоположном берегу озера ширился, надвигался, за ним уже было видно слабое зарево электрических огней поселка.

- Минут через пятнадцать - двадцать будем дома! - победно произнес Глеб.

- Это хорошо, - кивнула Вика. - Успеем проводить старый и встретить Новый год. Примета... Как встретишь Новый год, так весь его и проживешь.

Машина Ярцева-старшего была метрах в тридцати. Видимо, Семен Матвеевич решил не уступать.

Глеб еще увеличил скорость.

- Восемьдесят! - крикнул он Вике, указывая на спидометр.

"Лада" наконец нагнала "уазик", обошла его. И хотя лица Семена Матвеевича не было видно, Вербицкий состроил ему "нос", довольно гогоча.