Черная вдова

Ярцев поздоровался с Игнатом Прохоровичем деревянным голосом: повод не очень приятный, да и не знал он, о чем просить Копылова.

- Знаю, Глеб, знаю, - сказал генерал. - История, конечно, скверная. Передай Лене, пусть не вешает нос. Следователь опытный. Но и вы должны ему помогать.

- Само собой, Игнат Прохорович. Я звоню почему - просто поставить вас в известность.

- Нет, хорошо, что позвонил, - сказал Копылов, хотя Глеб чувствовал, что этот звонок вряд ли что изменит. - От бати вестей нет?

- Он не любитель писем. Я сам собираюсь в Ольховку. Надо же навестить.

- Добре, добре, - обрадовался чему-то генерал. - Передай большой привет Матвеевичу!

Глеб понял, что Игнат Прохорович занят, и поскорее закончил разговор.

В буфете - не протолкнуться. Глеба окликнул доцент Старостин. Научный руководитель Ярцева устроился в уголке.

- Приятного аппетита, Михаил Емельянович, - поздоровавшись, сказал Глеб.

Тот молча кивнул, указал на стул рядом.

- Куда ты, батенька, запропастился? - спросил доцент, прожевав кусок сосиски. - Интересовался зав...

- В библиотеке, - улыбнулся Глеб, усаживаясь за стол и потягивая теплый кофе. - Яко книжный червь. Знаете, очень любопытные сведения удалось разыскать о Суворове.

- Да? - заинтересовался Старостин.

- Генералиссимус был скромен в еде и не любил давать парадных обедов...

- Знаю, знаю... Прижимист был полководец.

- Совершенно верно. - Глеб рассмеялся. - Особенно к нему набивался в гости Потемкин. Суворов все отшучивался, но был вынужден наконец принять светлейшего князя. Понятное дело, фаворит государыни! Суворов призвал к себе метрдотеля Потемкина, Матоне, заказал роскошный обед и просил не щадить денег. Для себя же Александр Васильевич попросил своего повара сготовить два постных блюда. Настал день приема. Обед получился изумительный! Такие блюда подавали, что даже Потемкин ахал! А уж кто-кто, но этот вельможа привык к роскоши! Как выразился о том обеде Суворов, "река виноградных слез несла на себе пряности обеих Индий". Сам же он, сославшись на нездоровье, клевал приготовленное собственным поваром. Назавтра Матоне прислал ему счет. Генералиссимус ужаснулся - тысяча рублей! Платить он отказался, написав прямо на счете: "Я ничего не ел". И отправил его Потемкину. Светлейший князь посмеялся и оплатил счет, сказав при этом: "Дорого стоит мне Суворов".

Глеб замолчал, заметив вдруг, что Старостин его не слушает.

- Забавно, не правда ли? - на всякий случай сказал он.

- Да, да, - встрепенулся Старостин.

- Что это с вами, Михаил Емельянович?

- Так, ничего... - доцент отодвинул тарелку с недоеденной сосиской. Понимаешь, инспектор из Министерства высшего образования пожаловал. Проверять.

- Кого и зачем?

- Очередную кляузу, - кисло поморщился Старостин и вздохнул. - И дернул же меня черт согласиться на участие в приемной комиссии! Лучше бы докторскую закончил! Осталось всего ничего, чепуха...

"Затянул старую песню", - подумал Глеб. Насчет докторской он слышит от патрона уже четыре года. С тех пор, как стал на последнем курсе посещать студенческий научный кружок, которым руководит Михаил Емельянович.

Ярцев ожидал, что патрон опять заведет сказку про белого бычка, то бишь про свою докторскую диссертацию, но Михаил Емельянович заговорил о его, Глеба, делах.

- С тобой надо что-то решать. Сегодня будем утверждать план защит на будущий год.

- Сделайте все, чтобы меня вставили, - зажегся Ярцев.

- Когда, милый? - усмехнулся доцент.

- Ну, хотя бы в третьем, в крайнем случае - в четвертом квартале.

- Успеем ли, - покачал головой Старостин. - И потом, публикаций у тебя - раз-два и обчелся. Сам понимаешь: уж если идти, то наверняка!

- Публикацию мне в Москве обещали. Около печатного листа. И в записках нашего университета выйдет в мае лист. Это - во! - провел ладонью над макушкой Глеб, но, видя, что патрон сомневается, хмуро добавил: - По-моему, вы заинтересованы в защите товарища Ярцева не меньше, чем он сам. За два года вы не имеете ни одного кандидата наук из своих подопечных. И потом, срок аспирантуры у меня кончается. Что, в преподаватели подаваться? На сто двадцать рэ в месяц? К тому же существует наш уговор...

Старостин вытер бумажной салфеткой рот и поднялся:

- Ладно.

Телефон не прозвенел, а прошептал на тумбочке возле кровати. Ставя аппарат около себя на ночь, следователь Воеводин убирал громкость почти до конца, чтобы в случае экстренного вызова не поднимать на ноги весь дом. Сам он уже натренировался просыпаться от этого шепота.

- Разбудил? - раздался в трубке голос оперуполномоченного угрозыска Богданова.

- Разбудил, - тихо ответил Воеводин, засовывая ноги в шлепанцы. Погоди...

С аппаратом в руках он вышел в коридор - шнур был длинный, хватало до кухни - и, плотно притворив дверь, чтобы не слышала жена, устроился на сиденье под вешалкой.

- Ну, здорово! - сказал следователь уже громче.

- Доброе утро, - с опозданием приветствовал его Богданов. - Понимаешь, Станислав Петрович, надо встретиться.

- Прямо сейчас?

- Часиков в восемь. Чтоб спокойно обмозговать. А то потом будут дергать.

- Сколько сейчас?

- Семь.

- Лады, - ответил Воеводин.

Расспрашивать оперуполномоченного, чем вызвано его желание увидеться до работы, он не стал - причина, значит, была.

Он прошел на кухню, автоматическим движением включил две конфорки электроплиты. На одну поставил чайник, на другую - сковороду для бесхлопотной яичницы. И тут только увидел на столе лист бумаги с одним словом, написанным большими буквами: "ЕЛКА!!!" - с тремя восклицательными знаками.

- Вот незадача! - сказал вслух расстроенный Воеводин.

Это было напоминание дочурки, что отец обещал сегодня купить пушистую красавицу к Новому году. Он хотел пойти на елочный базар в восемь часов, к открытию, - это было рядом, за углом, - а потом уже на работу. Елки привозили поздно вечером, торговать начинали утром, и к обеду оставались лишь самые захудалые с несколькими жалкими ветками на макушке.

Звонок Богданова нарушил планы.

С елкой тянуть дальше было нельзя - на календаре 27 декабря.

Ровно в восемь следователь открыл дверь своего кабинета, где за столом коллеги уже восседал капитан Богданов.