Страница 8 из 18
Нет, я не хочу это видеть. Боюсь?..
Смеется, веселится зеленоглазая шекспировская ведьма, хохочет, кривляется - какая легкая у нее добыча, да она у нее всегда легкая, всегда добыча. И верно - смешно, ничтожно.
С чего же все это началось - откуда либретто, хореография, завораживающая, уничтожающая меня музыка? С чего все началось?..
Да ничего и не было. Ко мне завтра девчонки зайдут, у нас такой день, каждый год, еще ни разу не пропустили, раньше у кого-то, а теперь у меня. Мы со школы вместе, считай, с первого класса. У каждой своя жизнь, своя судьба, все такие разные, а все равно хорошо, такие они близкие, все друг про дружку...
И только-то?.. Нет, не только. Ситуация уже тогда была перевернута: "В границах добродетели раздевшись!..". А птичий крик, разрывающий музыку в финале спектакля?!
А ведь, пожалуй, не зря вспомнился Сахалин, Доре, иллюстрации к...
Скрежетнув еще раз тормозами и громыхнув обледенелым железным ящиком, встряхнув его так, что все содержимое ёкает, как одна огромная селезенка, машина вползает в шлюз; мотор продолжает работать, но ему не заглушить грохот задвинувшихся ворот. Впереди раздается новый скрежет: подвывая, раздвигаются, уползают в стены вторые ворота, железный ящик снова встряхивает, ёкает огромная селезенка, там что-то с шумом валится, падает друг на друга, машина выкатывается из шлюза и через несколько десятков метров останавливается. Гремит ключ, гремит дверь, гремит еще один замок, гремит решетка - "Выходи!"
В клубах морозного пара на снег перед машиной вываливается содержимое железного ящика, в ранних зимних сумерках не разобрать лиц: бледные, грязные, обросшие - десять, двадцать, тридцать, сорок... Как они уместились в ящике? Машина отъезжает. Кучка людей на снегу озирается: тесное пространство между темными, уходящими в небо корпусами, над головами арка - переход из одного корпуса в другой... Рядом лязгает дверь: "Заходи!". Придерживая сползающие штаны, шлепая, загребая ботинками без шнурков, они втягиваются в открывшийся перед ними проход, в дверь. Сейчас она лязгнет за ними, захлопнется. Надолго? За кем-то навсегда.
Большое, темноватое помещение, трубка "дневного света" под высоким потолком не в состоянии его осветить... Что это? Комната? Нет, комната предполагает хозяина - его вкус, пристрастия, профессию, личность, да мало ли что, комната - это дом. Едва ли это вообще жилое помещение, нет ничего, что можно было бы назвать мебелью - ни стола, ни стульев, ни кроватей. Это и не присутственное место, в котором хоть что-то должно намекать на смысл присутствия. Некий "зал ожидания" - ожидания чего?..
Метров, пожалуй, тридцать, квадратных, потолок высокий, а потому кубатура большая, но первое, что ощущаешь, переступив порог, - духота, сырость, грязный пар, табачный дым, густой смрад... Может быть, потому яркий свет под высоким потолком и не способен пробиться, осветить помещение? Загаженный, хлюпающий бетонный пол, вдоль стен узкие железные лавки, против двери, под потолком, два "окна" - метра в полтора шириной и полметра высоты, они забраны толстой решеткой, а снаружи, за стеклом, загорожены чем-то еще; в темноте, сгустившейся во дворе, в котором тебе больше никогда не бывать, в темноте уже не разберешь - что там, но у тебя будет время понять и это.
Слева от двери, в углу - сооружение, некий знак цивилизации, примета века, единственная здесь черта "домашности", но глаз на нем не отдохнет, и ты в первое мгновение в ужасе отвернешься: загаженный до безобразия ватерклозет, вода, не переставая, бурлит, он забит, лужа растекается, растаптывается - вот откуда грязь, хлюпающая под ногами...
А ног множество: ботинки без шнурков с вываливающимися "языками", сваливающиеся, шаркающие туфли, уверенные в себе (кажущиеся такими рядом с разоренными туфлями и ботинками) сапоги - все они топчутся, шаркают, шлепают, сначала выбирают место посуше, осторожничают, потом привыкают, уже не замечают, куда вступить - да и нет в этом смысла...
Пожалуй, надо было начать не... "Помещение" забито людьми. Не забито переполнено, пятьдесят-шестьдесят человек, много это или мало для тридцати квадратных метров с узкими железными лавками - половина стоит, топчется, потом начинают перемещаться. А железная дверь то и дело открывается - с лязгом и с лязгом захлопывается, входит кто-то еще - один, двое, трое, сразу пятеро. Останавливается, топчется, озирается, приглядывается, потом ботинки без шнурков, сваливающиеся с ног туфли, сапоги начинают ступать, шлепать, шаркать, уже не осторожничая.
Вот о чем речь: что их занимает раньше - тех, за кем с лязгом захлопывается еще одна (которая уже сегодня по счету?) железная дверь странность, скажем, "помещения", в котором они оказались, или скопление людей, находящихся в том же положении? Важно ли - чтo раньше?
Гул стоит в помещении, а как иначе - нормально! Пятьдесят-шестьдесят человек собраны вместе - как в предбаннике, в зале ожидания - да что' там не ожидалось!..
- Закурим, отец?
- Закурим!..
И вот ты уже сидишь, кто-то подвинулся, кто-то встал пройтись...
Словно бы посветлело - или пригляделся? Кто-то привалился головой к стене, глаза закрыты; чей-то воспаленный взгляд прикован к лязгающей двери, встречает каждого, кто входит; кто-то рядом спрашивает, спрашивает соседа - о чем, не разобрать, а тот на полслове встает и отходит; двое фланируют, ловко обходя бессмысленно топчущихся: один в распахнутом пальто, шляпа в руке на отлете, лицо мятое, заросшее, прихрамывает, возит ботинками без шнурков под сползающими штанами, второй - в телогрейке, в кирзачах, заглядывает ему в лицо, суетится, быстро-быстро говорит, горохом сыплет... И все движется, говорит, курит, приглядывается, озирается... Живет! Неужто живет - такой странной, еще непостижимой, уродливой - потусторонней? - может, и потусторонней, но жизнью!
Может, и верно, посветлело, нет, едва ли, пригляделся - дым гуще, смрад тяжелее, дверь лязгает и кто-то еще, а за ним еще... И все гомонит, шлепает, топчется, перемещается...
- Ты где жил, браток?.. - кто-то в углу.
"Жил!" - вот оно сказалось словцо, искомое, все объясняющая глагольная форма.
Нет, не светлеет, показалось, ты опустился ниже, тьма гуще- вон как темно за решеткой, за загороженным чем-то снаружи окном, наверно, и двора того уже нет, все равно тебе его больше не видать. Жил, думаешь ты, жил, а теперь - что это?..
"Сборка", - прошелестело странное здесь слово, прошелестело и... Но ты снова и снова вылавливаешь его в общем гуле, вслушиваешься в него, поворачиваешь так и эдак, пробуешь на вкус, и оно начинает обретать смысл, сначала внешний, ничего не говорящий, не объясняющий - нелепое название, технический термин, не способный ничего сказать тому, кто услышит его со стороны, как название, определение, технический термин... Да и тому, кто попал на сборку - сразу ли поймет, распознает, прочувствует вкус, запах, цвет, пока оно еще просочится внутрь и ты сможешь его разглядеть с разных сторон, ощутить, проникнешься неисчерпаемой емкостью слова...
Сборка. И не пытайся вбить в формулу, подобрать сравнение, кому-то рассказать: "Привели, понимаешь, на сборку..." - "Куда?" То-то и оно - куда? Но ты услышал, вырвал из общего гула, выхватил и впустил внутрь - да оно само проникло, забралось, торчит гвоздем, стало твоим, вошло внутрь, пустило корни - и уже не вырвать, только с мясом, с нутром, если вывернут наизнанку... Нет, не сразу, потом поймешь. Но и когда дозреешь, не объяснишь: не суметь.
Но это лишь первый шаг в тюрьме. Только начало.
Гудит сборка, будто и не ночь, будто так и надо, будто ты и родился для того, чтоб узнать о ней не со стороны, чтоб не удивленно-недоверчиво пожать плечами, о ней услышав, чтоб она стала своей, твоей, чтоб ты понял, что мог и всю жизнь прожить до смертного часа, а ничего о жизни не понять, кабы не сподобился попасть на сборку.
Но ты все равно не объяснишь, не сможешь, и никто тебя со стороны не поймет, не услышит.