Страница 3 из 5
- Так тоже не получится. Если ты не выпьешь с Матти его поганого шампанского, он подумает, что ты пьешь только свой "Рёдерер кристаль".
- Кстати, у нас его осталось целых двенадцать ящиков, еще с до дефолта, но теперь-то его на стол не выставишь. Ладно, авось не прокиснет.
- Я же говорю, если кто и пострадал от дефолта, так это мы.
Flexible response
- Э-э, Штутцер, - вдруг произнес Бауэр, уже закрыв совещание, - не могли бы вы задержаться на одну минуту?
Вот-те и квак.
Тойшер с Ульманом понимающе переглянулись.
Гфеллер поднял глаза от своего ежедневника.
А что же Штутцер?
О, Штутцер среагировал неплохо, говорили потом Тойшер с Ульманом: он посмотрел на часы. Как будто желая проверить, есть ли у него эта лишняя минута. Или намекая, что больше одной у него и нет. Или: "Вы меня извините, но не могли бы мы поговорить в другой раз?" Как будто не зная, что это на самом деле для него означает.
Гфеллер с ними не согласился, считая, что смотреть на часы в присутствии начальника в любом случае опасно. Вы скорее скомпрометируете себя, вряд ли шеф подумает, что вы действительно дорожите своим временем. Сам бы Гфеллер в ответ на это просто кивнул. Даже рискуя выдать, что догадывается, почему шеф попросил его задержаться. Нет, не раболепно-повинно, а по-деловому: конечно, мол, вы всегда можете на меня рассчитывать. Пара минут у меня найдется. И баста. Так было бы лучше всего, сказал Гфеллер.
Мугли потом вообще не говорил о том, какое впечатление произвела на него эта реакция Штутцера. Он просто радовался, что вызвали не его. Нет, это была даже не радость, это был тихий восторг. Потому что, конечно, по всем законам божеским и человеческим кару небесную заслужил именно Штутцер, а не он. Однако Мугли давно уже не верил в способность шефа быть судьей праведным и привык к регулярным нагоняям почем зря, а потому в этот раз просто обрадовался: громовержец промазал! Ура-а!
Бауэру тоже не понравилось, что в ответ на его слова Штутцер поглядел на часы. Но не потому, что думал в этот раз подловить Штутцера на чем-то. А потому, что этим жестом Штутцер обозначил свою неуместно нейтральную позицию. Видите ли, он не понимает, что его так деликатно задержали лишь для того, чтобы сообщить об увольнении не на глазах у всех! Поглядев на часы, Штутцер подчеркнул тем самым, что не знает и знать не желает об интересах фирмы и коллектива. О, для него увольнение - не обычная, пустая формальность, как ей и следует быть для рядового служащего, а прекрасная возможность демонстративно рухнуть с высоты в грязь, и именно на глазах у всех.
Совещание закончилось. Пока сотрудники расходились, Бауэр краем глаза следил за Штутцером: гляди-ка, он намечает свои дела в ежедневнике на месяц вперед, как будто его никто не собирается увольнять! Бауэр был твердо убежден, что сотрудник, оказавшийся бесполезным для коллектива, должен хотя бы проявить понимание и принять свое увольнение с честью и раскаянием. Но Штутцер, как оказалось, не способен даже на это. Штутцер из тех, кто может испоганить любое дело. И уж он-то ничего не сделает, чтобы облегчить ему, Бауэру, его и без того трудную задачу. Он будет молча взирать на него на самом что ни на есть голубом глазу и с наслаждением следить, как он, Бауэр, путается в словах. Он будет нарочно глядеть на него, как самец косули на новую сенокосилку, беспомощно, беззащитно и безвинно.
Тойшер, Ульман и Гфеллер тихо, но с достоинством вышли из кабинета. Лишь Мугли не мог скрыть своего восторга. Уже выйдя, он вновь просунул голову в дверь и подмигнул Бауэру.
Если его уволить, то он небось не будет так веселиться, подумал Бауэр.
И, неожиданно для себя передумав, заговорил со Штутцером о планах фирмы на будущий месяц.
Human-resource Management
Первая встреча была назначена в баре "Тиффани". Устроил ее хороший знакомый, Эдвард К. Семпер, шеф одного вполне надежного бюро по трудоустройству. "Тиффани", - сказал он, - самое лучшее место для неофициальных переговоров. И атмосфера неплохая, и знакомых вы там наверняка не встретите".
Войдя, Вундерли оказался в достаточно нетрадиционном баре, полном висячих ламп, как в настоящем "Тиффани", и седеющих длинноволосых мужчин с "роллексами" на руках, тоже очень похожими на настоящие.
Ему нужно было встретиться с человеком, которого он знал только по фотографии и по стандартному описанию. Это должен был быть блондин лет сорока пяти, бритый, респектабельной наружности и без всяких нетрадиционных ориентаций, что для Вундерли было очень важно, потому что сам Вундерли был более чем традиционен, по крайней мере в этом отношении.
Он с трудом идентифицировал людей по их фотографиям и потому немного волновался. Но волноваться не стоило: едва он сел за стол, в бар вошел высокий симпатичный блондин лет сорока с небольшим и направился прямо к нему.
- Надеюсь, я не слишком опоздал, герр Вундерли?
- Значит, вы и есть герр Вайнман, - облегченно вздохнул Вундерли, привставая со своего кресла.
Вот он, тот человек, который так блестяще наладил сбыт в "Хубаге", упорядочил ассортимент товаров в "Сибко" и полностью реорганизовал сервис и рекламу в знаменитой фирме "Шойфеле и Штуц".
Они быстро нашли общий язык. Выяснилось, что Вайнман трижды принимал участие в лыжном марафоне в Энгадине, а Вундерли каждый год ездит на автосалон в Женеву. Обмен такими подробностями личной жизни с небольшой толикой юмора впридачу - отличная увертюра к деловым переговорам.
Доводы Вайнмана, почему он теперь считает возможным - впрочем, это так или иначе будет зависеть от обстоятельств - уйти из "Шойфеле и Штуц" (а это непростая тема, потому что прежде всего в сотрудниках ценится верность фирме), также показались Вундерли убедительными: сервис и реклама там уже давно налажены, и у него больше нет поля для дальнейшей самореализации. Выше завотделом ему там вряд ли дадут подняться, а он способен на большее. Вундерли согласился с этим и сообщил, что готов предложить ему это большее.
Оба, хотя было раннее утро, решили отбросить официоз и выпили по пиву. Потом добавили еще кое-что.
Некоторая неловкость возникла, лишь когда Вайнман проговорил свои требования насчет должности и оклада.