Страница 79 из 95
Рабочий день Балабана начинался в семь утра.
Из дома в Малаховке его отвозили на спортбазу бывшего общества "Трудовые резервы". Балабан приобрел ее вместе с участком, небольшим стадионом с гаревой дорожкой, тренажерным залом и сауной.
Игорь Балабанов следил за собственным здоровьем, для чего в Малаховке постоянно проживал доктор Кондратов, не так давно служивший врачом известной футбольной команды.
После медосмотра и тренажеров Балабан в любую погоду бегал по стадиону - пять километров в хорошем темпе. Потом расслаблялся в сауне с парикмахером и массажистом. Сюда же подавали завтрак, по-американски скромный - стакан натурального апельсинового сока, вареное яйцо с тостом и чашка некрепкого кофе. В восемь пятнадцать Балабан в одной из своих машин отправлялся в московский офис. В девять часов он принимал первых посетителей - бизнесменов, воров, государственных чиновников и представителей различных благотворительных фондов. Балабан много жертвовал на развитие спорта в столице и содержание детских домов. Особенно любил дарить сиротам компьютеры и спортинвентарь.
В это первое утро августа Балабан ни в чем не отступил от обычного распорядка. Вытерев потное лицо махровым полотенцем, он набросил на голый торс легкую нейлоновую куртку с капюшоном и вышел из тренажерного зала на дорожку стадиона. Несколько секунд он глубоко вдыхал свежий утренний воздух. Солнце просвечивало сквозь кроны сосен у ограды спортбазы, но возле земли еще плавал невесомый розовый туман. На деревянных трибунках по периметру стадиона выстроились охранники. Завидев шефа, двое сорвались и побежали. Это был ежеутренний ритуал.
- За воротами чисто, шеф, - доложил один из них, Жора Помидор, бывший чемпион России по биатлону.
Каждый раз Жора с напарником обходили спортбазу снаружи, проверяя редкие кусты крушины и сосняк. Балабан боялся не покушений, а журналистов. Однажды Жора вытащил из кустов перепуганного очкарика с фотокамерой ретивый молодой репортер решил сделать сенсационную статью о забавах и утехах мафиози. Камеру и очки, естественно, разбили, и с тех пор обходы окрестностей базы перед пробежкой шефа стали традиционными.
Балабан в последний раз вдохнул воздух, полный холодных запахов мокрой травы, сорвался с места и побежал, экономно двигая локтями. Он бежал и думал о будущем отпуске в Дагомысе. Как любой трудящийся, Балабан любил отдыхать на юге.
А как высокооплачиваемый трудящийся, он любил отдыхать в бархатный сезон.
Жора Помидор деликатно держался чуть сзади, придерживая на поясе кобуру со "стечкиным". На повороте Жору сменил другой охранник и благополучно эскортировал шефа до следующего поворота-на длинную прямую.
В лицо Балабану ударило солнце, вставшее над соснами. И в тот же миг во лбу Балабана вспыхнул пунцовый цветок. Уже мертвый, он пробежал на подгибающихся ногах еще несколько метров и рухнул на дорожку, загребая руками жесткую коричневую крошку покрытия. Белый капюшон куртки начал быстро багроветь. Жора Помидор выдернул из кобуры "стечкин", с изумлением оглядываясь по сторонам. И с этим же выражением изумления свалился на краю зеленого поля, аккуратно подстриженного и недавно политого. У него выстрелом снесло затылок.
Очнувшаяся от оцепенения охрана ринулась к воротам. Доктор Кондрашов, опасливо озираясь, подошел к Балабану, пощупал пульс, посмотрел в мертвые глаза и раздраженно вздохнул. Его раздражение можно было понять - доктор Кондрашов только что лишился выгодной и нехлопотной службы. Между тем охранники, перекликаясь, как стадо гусей, оставшееся без вожака, шарили по окрестностям базы. Никаких следов в редком сосняке, обрывающемся над ручьем, не нашлось. Никаких. Если не считать следами мятые жестянки из-под пива, проплешины костров и битое бутылочное стекло.
Они и не были натасканы на поиски следов, эти здоровые, накачанные ребята, которые всю жизнь учились толкать штангу, бить по мячу, ломать чужие руки и стрелять. Стрелять было не в кого - вот что обидно.
Два рыболова с зачехленными удочками и рюкзаками выбрались из высокой придорожной травы на шоссе, оставляя за спиной покрытую туманом лощину с ручьем. Через минуту рядом затормозила серая "Волга". Рыболовы забрались в машину.
- Хорошо клевало? - спросил сидящий за рулем Акопов.
- Нормально, - отозвался один из рыболовов. - По расписанию.
Дальше ехали молча. Все, что нужно, давно обговорили.
Вскоре они остановились перед станцией Красково. Рыболовы, бросив удочки в машине, пошли к электричке, завывавшей на подступах к станции.
А "Волга" покатила к Рязанскому шоссе. Перед поселком Пехорка Акопов притормозил, спрятал чехлы в тайник под задним сиденьем и нажал неприметный рычажок под приборной панелью. Щелкнули пружины, повернули на один оборот трехгранные призмы с номерными знаками. "Волга" поменяла областную "прописку" на московскую городскую.
На час задержался в гараже Управления. Ребята все поняли с полуслова. Из металлического прута сварили багажную решетку на крышу "Волги".
Единственное отличие от обычных автомобильных авосек заключалось в том, что решетка в считанные секунды снималась, отщелкиваясь с помощью храповичков, и раскладывалась как лестница-стремянка.
Дуся Алмаз жил в новом доме, выстроенном на дачном участке у поселка Донино Горьковской дороги. Незадолго до новоселья он наконец женился - на красивой и разбитной барменше из "Метрополя". Поскольку разница в возрасте у молодоженов составляла почти тридцать лет, Дуся тихо и страстно ревновал супружницу ко всем окружавшим ее мужчинам. Он запретил ей работать и спрятал в глухое Донино, в золоченую клетку - подальше от столичных соблазнов. Звонил жене в любую свободную минуту:
- Ты уже встала, лапка? А что ела? А что идет по телику? Ты уже выпила, лапка? А не рано?
В Ордынском тупике у станции метро "Третьяковская" Алмаз арендовал старый двухэтажный особняк. Охрана в свое время отговаривала Дусю от этого дома, потому что стоял он, зажатый брандмауэрами других старых зданий, в тесном зеленом дворике, похожем на мышеловку. Со стен соседних домов особняк можно было забросать гранатами и расстрелять хоть из миномета. Но Дуся был непреклонен. В ремонт особняка он вложил несуразную сумму - на такие деньги можно было построить два новых. При всей жестокости и бессердечии старого воровского авторитета Дуся был сентиментален когда-то особняк принадлежал деду Алмаза, купцу Разуваеву, державшему неподалеку, в Овчинных слободах, большие кожевенные склады. Алмаз надеялся воскресить династию. В холле на первом этаже особняка висел выкупленный из запасников Музея истории и реконструкции Москвы писанный маслом портрет деда - полтора метра на два. Вылитый Дуся Алмаз - только в сюртуке и с бородой от глаз по шестую пуговицу.