Страница 3 из 9
- Что же это вы - на ночь-то глядя?
Модницы, подражавшие аристократкам, или девицы на выданье, берегущие красоту для женихов, иногда позволяли себе еще понежиться в постели после всеобщего пробуждения.
Но это тоже осуждалось, о таких говорили:
-Вылупится - и к зеркалу. Какая ж из нее хозяйка будет?
Обедали точно в полдень. Ужинали рано. ("В летние долгие дни почиталось даже и у дворян стыдом при огне ужинать":) Врачи времен Екатерины следили за дневным распорядком, нарушению его приписывали болезни, в книгах и лекциях проповедовали, что даже три часа дня для обеда - уже поздно, а после трех - вредно. В режиме суток изменения начались не снизу, не от народа, а сверху - от разгульной гвардии, от картежной игры, от повадок аристократии, от привычек придворных. Странно, но так: режим русского народа был круто нарушен в Отечественную войну 1812 года, ритм жизни поколебался в 1825 году - возникли большие социальные перемены, это был год восстания декабристов..."
Впрочем, первыми начали все-таки не декабристы. Перт Первый в своем стремлении обустроить все и сразу, повелел создать более современную книгу об этикете, которую исправно и издали под названием "Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению", в которой давались разъяснения и наставления молодым людям о том, как следует вести себя в семье, гостях, общественных местах, на службе. В ней содержались практические советы о том, что прилично, а что недопустимо в общении, в разговоре, за столом, на улице. Подчеркивалось значение доброжелательности и приветливости, жеста и выражения лица, то есть тех "мелочей", которые должны войти в привычку воспитанного человека. Книга "Юности честное зерцало..." неоднократно перепечатывалась в XVIII XIX веках и даже... совсем недавно, в конце прошлого века, правда, уже как забавное подарочное издание.
Хотя... почему подарочное и забавное? Конечно, в скатерть сейчас никто сморкаться не будет, но вот использовать вместо специальной салфетки кухонное полотенце, а то и тряпку, для вытирания стола - легко! В сапогах на кровать не заваливаются лишь по той причине, что мужчины в основном носят ботинки. В них и брякаются. Пальцами в зубах как ковыряли, так и ковыряют, хоть специальную коробочку с зубочистками у прибора положи. Так что подарочек-то может оказаться очень даже полезным и для нынешнего юного поколения.
Позвольте, скажут мне, но ведь раньше культуре общения, учтивости, умению вести себя в обществе - всей этой тонкой науке поведения обучали только избранных. Хорошие манеры считались признаком превосходства и просвещенности, признаком благородного происхождения, наконец. Трудно не согласиться. Но были ведь и другие правила хорошего тона - в деревне, например, где каждый четко знал свое место в семье и в общине, где немыслимо было лезть первому ложкой в общую миску со щами - начинать должен был только глава семьи, а остальные - за ним, в порядке строгой очереди. Иначе неизбежная расплата - ложкой по лбу или долой из-за стола. Невозможно было начать еду, не возблагодарив за это Бога - никому в рот не полезло бы самое аппетитное кушанье. Говорить во время еды считалось чуть ли не смертным грехом, а крошить хлеб или скатывать из него шарики - просто святотатством. И также немыслимо было замужней женщине появиться вне собственной избы с непокрытой головой - позору не оберешься. До сих пор ведь говорят: "Эк ведь как опростоволосилась".
Немыслимо было сыграть свадьбу хоть в крестьянской, хоть в купеческой семье без соблюдения таких правил, перед которыми бледнеют все изыски мадридского и французского двора вместе взятых. Книг об этом не писали, передавали навыки от поколения к поколению. Поздно, но все-таки запечатлел Алексей Толстой картину настоящей царской свадьбы на Руси - едва ли не последней такого рода.
"Алексашка Меншиков искал Петра по всем палатам, где слуги накрывали праздничными уборами лавки и подоконники, стелили ковры, вешали слежавшиеся за долгие годы занавесы и шитые жемчугом застенки на образа... Наливали лампады. Стук и беготня раздавались по всему дворцу.
Петра он нашел одного в сеннике, только что убранном свахой,пристройке без земляного наката на потолке (чтоб молодые легли спать не под землей, как в могиле). Петр коротко передохнул. Опять оглянул бревенчатый сенник с высоко прорубленными в трех стенах цветными окошками. В простенках - тегеранские ковры, пол застлан ковром с птицами и единорогами. В углах воткнуто четыре стрелы, на каждой повешено по сорок соболей и калач. На двух сдвинутых лавках, на двадцати семи ржаных снопах, на семи перинах постлана шелковая постель со множеством подушек в жемчужных наволоках, сверху на них лежала меховая шапка. В ногах - куньи одеяла. У постели стояли липовые бочки с пшеницей, рожью, овсом и ячменем...
- Что ж, ты так ее и не видел? - спросил Петр.
- Мы с Алешкой челядинцев подкупили и на крышу лазили... Никак нельзя... Невеста в потемках сидит, мать от нее ни на шаг,- сглазу боятся, чтобы не испортили... Сору не ведено из ее светлицы выносить... Дядья Лопухины день и ночь по двору ходят с пищалями, саблями...
...Свадьбу сыграли в Преображенском. Званых, кроме Нарышкиных и невестиной родни, было мало: кое-кто из ближних бояр, да Борис Алексеевич Голицын, да Федор Юрьевич Ромодановский. Наталья Кирилловна позвала его в посажёные отцы. Царь Иван мог быть за немочью, Софья в этот день уехала на богомолье.
Все было по древнему чину. Невесту привезли с утра во двор и стали одевать. Сенные девки, вымытые в бане, в казенных венцах и телогреях, пели, не смолкая. Под их песни боярыни и подружи накладывали на невесту легкую сорочку и чулки, красного шелка длинную рубаху с жемчужными запястьями, китайского шелка летник с просторными, до полу, рукавами, чудно вышитыми травами и зверями, на шею убранное алмазами, бобровое, во все плечи, ожерелье, им так стянули горло,- Евдокия едва не обмерла. Поверх летника широкий опашень клюквенного сукна со ста двадцатью финифтяными пуговицами, еще поверх - подволоку, сребротканую, на легком меху, мантию, тяжело шитую жемчугом. Пальцы унизали перстнями, уши оттянули звенящими серьгами. Волосы причесали так туго, что невеста не могла моргнуть глазами, косу переплели множеством лент, на голову воздели высокий, в виде города, венец.
Часам к трем Евдокия Ларионовна была чуть жива,- как восковая, сидела на собольей подушечке. Не могла даже глядеть на сласти, что были принесены в дубовом ларце от жениха в подарок: сахарные звери, пряники с оттиснутыми ликами угодников, огурцы, варенные в меду, орехи и изюм, крепенькие рязанские яблоки. По обычаю, здесь же находился костяной ларчик с рукодельем и другой, медный, вызолоченный, с кольцами и серьгами. Поверх лежал пучок березовых хворостин - розга.
Вбежала сваха, махнула трехаршинными рукавами:
- Готова невеста? Зовите поезжан... Караваи берите, фонари зажигайте... Девки-плясицы где? Ой, мало... У бояр Одоевских двенадцать плясало, а тут ведь царя женим... Ой, милые, невестушка-то - красота неописанная... Да где еще такие-то,-и нету их... Ой, милые, бесценные, что же вы сделали, без ножа зарезали... Невеста-то у нас неприкрытая... Самую суть забыли... Покров, покров-то где?
Невесту покрыли поверх венца белым платом, под ним руки ей сложили на груди, голову велели держать низко.
Слуги подняли на блюдах караваи. За ними пошли фонарщики со слюдяными фонарями на древках. Два свечника несли пудовую невестину свечу. Дружка, в серебряном кафтане, через плечо перевязанный полотенцем, Петька Лопухин, двоюродный брат невесты, нес миску с хмелем, шелковыми платками, собольими и беличьими шкурками и горстью червонцев. За ним двое дядьев, Лопухины, самые расторопные держали путь: следили, чтобы никто не перебежал невесте дорогу. За ними сваха и подсваха вели под руки Евдокию,- от тяжелого платья, от поста, от страха у бедной подгибались ноги. За невестой две старые боярыни несли на блюдах: одна - бархатную бабью кику, другая убрусы для раздачи гостям.