Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 103

- Лошадь, знамо, твоя. Мне не жалко, могу и ударить, да только за скотину бог спросит. И торопиться некуда. Парашка небось в постельке еще кувыркается... Ты забыл, что ли, воскресенье ноне! Эй, ну, Воронок! А мой дед, помню, говаривал: ешь - потей, работай - мерзни, а в дороге малость спи!

- У голодной куме одно на уме. Ты мне, дармоед, зубы не заговаривай! Гони, говорю, - совсем озлился Сидор. Даже родинка на переносице задвигалась.

- А ты, Сидор, не забывай, я те таперича не батрак и в извозчики не напрашивался. Так, по старой дружбе поехал. Не по ндраву - слезу. Дорогу домой знаю.

- Дурак! - Сидор выхватил из-под Юшкиных лодыжек кнут и с маху стеганул Воронка по боку. Конь дернулся так, словно хотел вырваться из хомута, понесся галопом.

Сидор со злостью ткнул кнут в сено.

- Право, дурак. Чужую лошадь жалеет.

- Потому и жалею чужую, что скоро своя будет. Привыкнуть загодя хочу.

- От твоей болтовни и лошадь сбежит. Не разевай рот, видишь, встречные скачут, - попридержи малость.

Встречная повозка тоже замедлила бег.

Окрик:

- Эй! Сиволапые! Сторонись! Революция едет!

Юшка торопливо потянул вожжу. Когда повозки поравнялись, короткошеий парень, сидевший у пулемета, обрадованно гаркнул:

- Тпрр! Дядя Сидор! Мое почтение! Прокопыч, держи коня. - И соскочил с телеги.

Сидор сразу узнал Ваську Карася, племянника жены. Оглядел Прокопыча - где-то встречал его. А третий на повозке, с гармошкой, совсем незнакомый.

Карась расправил плечи, выставил напоказ перекрещенную пулеметной лентой грудь:

- Узнаешь?

- Как не узнать? На фронт, што ли?

- Фронт подождет! Сперва хорошие властя посадить надо! - Карась оперся ладонью о ствол пулемета. - Правду я говорю, дядька Юхим?

Юшка поскреб в бороденке:

- Сколько их ни сажали - все плохие! Завалящей лошаденки мне дать не могут!

- Верно, все плохие! К черту их! Сами смогем! Сами с усами! - И Карась картинно провел двумя пальцами по верхней пухлой губе, где едва заметно рыжели редкие волосики.

- Это как понять, Вася? - недоверчиво и удивленно уставился Сидор на Карася.

- Я сам не понимал. Тимофей твой растолковал.

- Видал его?

- Не только видал, а вместе большаков скидал. Он теперь поручик, а не прапорщик! С генералом за ручку! Мне велел у самого Чичкана обыск делать на квартире. Сделал в лучшем виде! - И без того узкие щелки глаз его совсем заплыли в довольной улыбке. Он слез с повозки, вынул из кармана портсигар и протянул Сидору:

- Портсигарчик что надо! Именной! Вишь, написано: "Товарищу Михаилу от наборщиков "Правды". Была твоя правда! Теперь наша! Закуривай, подешевело! И тебе, дядя, будет что на воз класть. Тимофей твой с головой.

Сидор папироску взял, но прикурить отказался.

- Дома ромат пущу, пусть старуха городской дым понюхает. - И положил за ухо, прикрыв торчащими из-под картуза черными волосами.

- А ну, бери и ты, - подал Карась Юшке.

- Не курю, без дыма душа прочернела, - ответил Юшка, даже не взглянув на Карася.

- Эх ты, батрацкая душа, чего робеешь? Хоть и спихнули твою заступницу-власть, да вить и мы тебе не чужие. Сколько лет тебя Сидор кормит - не гонит? Живи на здоровье, спасибо говори!

- И встаю и ложусь - за него молюсь, - буркнул Юшка, вынимая из-под сена кнут.

- Так где же, Вася, мне теперь Тимофея искать? - не скрывая радости, спросил Сидор.

- Да его все патрули знают! Спроси только. Вчера вечером я его к Парашке на извозчике проводил. Там краля его ждала. - И Карась доверительно мигнул Сидору.

- А ты што же не остался с ним? Свои, чай, - опустив глаза, спросил Сидор. Про кралю будто и не слышал.

- Приглашал он меня, да вить в городе улицы узкие. Разгулу нет. Мне большак милее! Муштра да козырянья мне печенку проели, хоть штопай! Сделал, говорю, вам, господа офицеры, уважение? Сделал. А теперь, говорю, пустите птицу на волю - крылья поразмять... Видишь, какой трофей везу? Пригодится! А изобидит кто - зови меня!

- И не отобрали? - с восхищением спросил Сидор.

- У кого? У меня? А Тимофей Сидорыч зачем у власти стоит? Он мне разрешил. Я свою власть в селе ставить буду!

Сидор молча покачал головой.

- Были свояки, а теперь - родичи! - захихикал Карась и сунул Сидору пухлую потную ладонь.

Карась взобрался опять на телегу и лихо потряс кулаком в воздухе:

- Петруха! Дай самую веселую! Гони, Прокопыч!

Повозки тронулись.

Сидор перекрестился, сел поудобнее.

- Слыхал, Юшка? Так што рано тебе из батраков уходить. Побаловали вас, и хватит! А то дармоедов разведется много.

Юшка молча принялся стегать лошадь и сердито дергать вожжами.

- Ты што это, анчутка, разошелся? Как свою лупишь!

- Сам поспехать велел. Простояли сколько.

- Не бей, тебе говорю! Теперь спешить некуда.

- Тпрр! - Юшка неожиданно резво соскочил с повозки. - На тебя угодить - легче уходить! Погоняй сам! Мать твою бог любил! - И быстро зашагал по дороге назад.

Сидор задохнулся от ярости.

- Ну, па-гади! Кобель обтерханный! В ногах валяться будешь - век обиду не прощу! Тимошка узнает - шкуру с тебя спустит! - И изо всей силы хлестанул Воронка по боку.

2

Перед глазами - высоко под потолком - светлое пятно, искрещенное железными прутьями.

Вечер или ночь? Время словно остановилось. Ожидание, одно ожидание заполняет мозг. Ожидание - чего? Смерти? Нет, освобождения!

Чичканов смотрит и смотрит на это светлое пятно под потолком, будто именно оно принесет радость свободы.

На мгновение в памяти всплывает противный хриплый голос конвоира: "Ленина вашего убили и вас всех прикончим. Вся Расея против вас пошла".

Чичканов отворачивается от светлого пятна к стене. Нет! Быть этого не может!

"А как у нас в Тамбове это могло случиться?" - спрашивает горький внутренний голос. Чувство какой-то еще не осознанной вины сдавливает сердце. Это чувство вселилось в него еще там, на балконе "Колизея", когда среди мятежников он увидел двух подпоручиков, которых отпустил под честное слово в день разоружения "ударников". А ведь тогда он многих отпустил на свободу. Зачем? Верил в их благородство? В их честность? Вот и расплата за ошибку...

Чичканов встал, зашагал по камере, тиская в кулаках обиду на самого себя за мягкотелость.