Расплата

Обессиленная, с окоченевшими руками, Соня вдруг исступленно закричала:

- Спасите-е! Погибаю-у!

И сама не понимала, то ли тающий снег течет по щекам, то ли слезы.

- Спасите-е! Погибаю-у! - снова из последних сил закричала Соня и ничком упала в снег, защищая лицо от беснующегося ветра.

2

Она не помнит, уснула или потеряла сознание от холода и страха, только ощутила вдруг себя в теплой тишине...

Чьи-то шершавые руки грубо растирают ее ноги. Соня открыла глаза. Изба. Постель. Перед глазами потолок. Кто-то громко сопит в ногах, оттирая ее колени снегом.

- Ничего, отойдут, - говорит мужской голос. - Самогоночкой еще потрем. Первач лучше спирта!

Соня узнала голос Карася и испуганно отдернула ногу.

- Ну, чего брыкаешься, королевна? - взглянул он на нее. - Ноги тебе спасаю, а ты брыкаешься.

- Бесстыжий, к Насте отвез бы или соседку позвал бы... Уйди, я сама.

- Я живу с краю, а до Насти еще колесить надо в такую завируху. Вдруг дома нет? Соседи в тифу лежат. И время не ждет. Лежи. Руки-то твои еще не действуют. На драгоценных коленочках кожа попортиться могёт... Я сам чуть к снежному царю в гости не попал, спасибо лошадь - умница! Пустил вожжи, вези, думаю, куда хошь, ничего не вижу. Лошадь, она дорогу чует. Вдруг слышу: "Спасите!" Ты и от дороги-то на три шага была. Карась снова принялся натирать ее колени снегом.

Соня прижала юбку онемевшими саднящими руками и послушно затихла, отвернув лицо к стене.

- Теперь давай руки снежком потрем, а потом самогоночкой.

- Где ж твои бабы-то? - грубовато спросила Соня.

- Жена с сыном в Мордово уехала к своим, а мать на печке лежит хворая.

- Отвези меня к Насте.

- Да на улицу нос показывать нельзя, а ты - к Насте. Все теперь спят уже. Керосину нет.

- Отогреюсь - сама пойду.

Карась промолчал, усердно натирая шерстяной варежкой пальцы.

- Тише, кожу сдерешь, - закапризничала Соня. - Где у тебя самогонка-то? Дай стаканчик.

- Правильно, нутрё тоже согреть надо. Сию минуту. - Он потер вторую руку варежкой и юркнул на кухню.

- С барской усадьбы стакашек-то... Видишь, с золотой обводкой? Карась налил полный стакан. - Пей, королевна. Ничего для тебя, Сонечка, не пожалею. Пей!

- Не удержу стакан, пальцы как чужие.

Выпила с жадностью, утерлась запястьем руки. Он ливанул ей из бутылки на ладони. Она осторожно стала растирать пальцы.

- В шелка тебя разодену, золотые серьги подарю. Сам бог мне тебя послал, Сонечка!

- Да ты что мелешь-то? Какие серьги? За что? Налей лучше еще.

- Сколько хочешь пей, все твое! Рабом твоим буду - только согласись! К тебе в дом жить пойду, своих брошу всех к идолу! - Он налил еще и протянул Соне.

- Нет, подожди! Ты чего задумал-то?

- Женюсь на тебе! Сам бог этого захотел!

- Ты что говоришь-то, Василий! - испуганно отстранилась от него Соня. - Ты разве не знаешь, что я пропащая? Казаки меня... И пьяница я теперь беспробудная.

- Хомутаешь на себя, неправда это. А если и правда - все равно! Какая есть, беру! Красивше тебя нет на свете, королевна! Как увидел тебя тогда у Макара, так и голову потерял. Дурачился, притворялся, а душой страдал. Теперь на смерть за тебя пойду, никому не отдам. Пусть для людей пропащая, а для меня ты королевна! Вот, на тебе, Сонечка.

Он вынул из кармана кожаный кисетик и высыпал из него на одеяло кольцо и перстень.

Соня вытаращила на Карася глаза и не могла понять, пьяный он или сумасшедший. А он кинулся на кухню, принес еще две бутылки самогона и два ломтя хлеба.

- Пей, Сонечка, и я с тобой выпью! Все равно вся наша жизня пропащая! Но мы еще гульнем! Весна придет - зеленый шум устроим! Чего пожелаешь - у твоих ног будет.

Соню начала бить лихорадка.

- Да ты что задумал-то? Лучше бы замерзла я! - И она стала спускать ноги с постели, спихнув на пол кольцо и перстень. Они тоненько звякнули и покатились по полу.

- Куда, чудачка? Куда? - Он насильно уложил ее в постель. - Выпьем и поговорим спокойно. Я ведь не дурить задумал, а по чести жениться на тебе. Ты слышишь или нет?

А за окном, на пустынной улице, поскрипывая колодезными журавлями, тоскующе выла метель.

Соня приподнялась. Мутными от хмеля и слез глазами посмотрела на Карася и надрывным, злым голосом спросила:

- Так ты любить меня будешь, Васька?

- Буду, королевна, буду по гроб жизни!

- И самогон будет всегда?

- Будет, королевна! - Карась вскочил от радости, готовый на все.

Соня смотрела на него дикими, хмельными глазами и отрешенно улыбалась.

- Метель не перестала? - спросила она.

- Еще пуще метет.

- Лей еще! - Трясущейся рукой она протянула стакан.

Выпила, тряхнула черной копной волос и дико захохотала.

- Кровать... как зыбка... качается... вот... едет куда-то...

Карась ошалело смотрел на ее белые, оголенные плечи и боязливо топтался на месте, не зная, что еще сказать, что сделать.

- Ну, что стоишь? - крикнула она грубо. - Надевай кольцо и перстень! - И протянула красные, вспухшие руки.

Он угодливо достал кольцо. Трясущимися руками стал надевать на безымянный, но кольцо не лезло.

- На мизинец надевай, хоть на самый краешек! А завтра в церковь! Повезешь в церковь, Васька?

- Повезу, повезу, Сонечка!

Соня снова захохотала, потом откинулась на подушки и затихла, тяжело дыша.

Карась постоял над ней, ожидая какой-нибудь новой выходки. Но Соня уже спала тяжелым, хмельным сном.

3

Метель бушевала всю ночь...

Казалось, разверзлось небо и высыпало все запасы снега на землю.

Остановились поезда. Тысячи людей были брошены на очистку железнодорожных путей.

Поезд, в котором ехал Василий Ревякин с докладом в Губчека, был захвачен метелью в пути и остановился на лесном участке дороги за Радой.

Как только метель стихла, все, кто ехал в поезде, были мобилизованы на расчистку путей. Лопат, привезенных с Рады, не хватало. Наскоро прибитые к палкам фанерки и тесины заменяли лопаты.

От Тамбова, навстречу поезду, быстро приближалась большая команда горожан. Это постоянные участники субботников - коммунисты губернских учреждений. И среди них, как рядовой, с лопатой в руках - председатель Губисполкома Антонов-Овсеенко.

Обе команды сошлись у железобетонного моста.