Расплата

- Вы хотите, чтобы у меня одного было тепло? - Антонов-Овсеенко с любопытством покосился на дотошного газетчика - как он отреагирует на такие слова.

- Для одного председателя Губисполкома не так уж много надо дров.

- Для одного? - задумчиво переспросил председатель Губисполкома. - А я не хочу остаться в одиночестве. У помещика одного было тепло и светло. А у всех крестьян было темно и холодно. Не хотите ли вы меня поставить в положение помещика?

- Но ведь вы больны, - попытался возразить корреспондент.

- А люди валяются в тифу. - Антонов-Овсеенко резко встал. - Мрут от голода и холода! Тот, кто в такое время ищет собственного благополучия, наш кровный враг. - Заметив смущение корреспондента, сделал паузу, подошел к нему вплотную и уже мягче сказал: - Если у вас есть время, то послушайте беседу с начальником госпиталя Ивансом. Это вам будет полезно... Елена Ивановна, - обратился он к машинистке, - позовите Иванса, он ждет в приемной.

Начальник госпиталя - низенький робкий врач с округлой, совершенно лысой головой - торопливо вкатился в кабинет и заговорил, не ожидая вопроса:

- Товарищ председатель, я ничего не могу сделать, меня никто не слушает... Госпиталь переполнен больными, медперсонал в панике. Тифозные лежат рядом с нетифозными! Помогите!

- Кому помогать? И в чем? - гневно спросил Владимир Александрович, не глядя на суетливого врача. - Помогать вам тащить личные вещи красноармейцев и командиров? Продавать на черном рынке соль по бешеным ценам?

Стекла очков блеснули сталью - пощады не будет.

- Завхоз и кладовщик меня совсем не признают. Это они воруют. Я не виноват, не виноват, товарищ... - плаксивым голосом залепетал Иванс.

- Вы знаете, как все это называется по законам военного времени? подступил к начальнику госпиталя председатель Губисполкома.

- Я коммунист, я не брал ни крошки, я не виноват.

- А если бы еще вы посмели взять, - зловеще тихо сказал Антонов-Овсеенко. - Я собственной рукой расстрелял бы вас. А сейчас идите. Я отдаю вас всех под суд.

Когда начальник госпиталя вышел из кабинета, Антонов-Овсеенко сел.

- Стрелять таких завхозов надо, холера им в бок! - Это ругательство означало его крайнее раздражение. - Вот так, товарищ журналист... а вы говорите: топить кабинет! Да вот такой ангелок выйдет из кабинета и скажет: всех ругает, а сам, как барин, сидит в тепле да в уюте! Так-то! Ну, а пока - до свидания! Дела не ждут.

В дверь просунулась бородатая голова с благообразной прической на пробор и зычно спросила:

- Скоро, что ль, председатель, мужиков примать будешь? Терпежу нет больше.

- А у вас что? Неотложное дело?

- Было бы отложное - так отложил бы. Двадцать верст отмерил!

- Ну, заходите.

Мужик вошел бочком, провел ладонью по волосам на две стороны и полез рукой за пазуху.

- Садитесь. Как ваша фамилия?

- Наша-то? Наша фамилия Ворожейкин.

Владимир Александрович принял из рук мужика сложенную вчетверо грязно-серую бумагу.

В ней было написано: "Всем мирским сходом села Жигаловки жалуемся, что из числа отряда красноармейцев товарищ Уткин делал незаконное насилие над гражданином дезертиром, а именно: он избил Морозова Павла Герасимовича. Просим исполком и комитет партии коммунистов (большевиков) выяснить и спешно дать наказание по закону за самосуд и впредь пресечь в корне такое поступление. Он же, Уткин, нарушил религиозный обряд в церкви, взошел в шапке, а потому также и этот вопрос выяснить и дать наказание товарищу красноармейцу товарищу Уткину и обо всем донести в Жигаловский Совет для объяснения гражданам..."

Под бумагой стояло несколько фамилий, а рядом - крестики (крестики ставили неграмотные). Владимир Александрович внимательно посмотрел на лицо крестьянина - оно выражало лишь тупое любопытство.

- Товарищ Ворожейкин, а почему вы сразу в Губисполком пришли? С этим можно было бы разобраться в волости. Можно было бы передать заявление начальнику продотряда...

- Никакого нашего доверия местным властям нет. Об себе только думают, друг дружку покрывают. Ты у нас главный в Тамбове, ты и разбирайся.

- А могу ли я один все жалобы по губернии разобрать? Кто же за меня важные государственные вопросы решать будет?

- Коли главный - должон всем угодить. А наш вопрос тоже государственный - таких красных армейцев народ не хотит...

Антонов-Овсеенко сдержанно улыбнулся:

- Ну ладно. Проверим вашу жалобу и ответим сельскому Совету. - Он поднялся.

- Мне прямо так и сказать народу, что накажете его?

- Я сказал, что проверим и решим, что делать.

- А-а... а я думал, накажете...

- Не разобравшись, нельзя наказывать, товарищ Ворожейкин. Вы же сами пишете: "по закону".

- Не я писал-то, мы неграмотные...

- А кто же? - вдруг заинтересовался Антонов-Овсеенко.

- Один у нас остался грамотей на все село: батюшка Герасим. Председатель-то Совета в тифу лежит...

- А-а, ну тогда понятно. Так мы разберемся, товарищ Ворожейкин, до свидания.

Он проводил Ворожейкина взглядом до самых дверей и, любуясь богатырскими плечами мужика, подумал: вот он, самый рядовой и темный представитель крестьянства, сам пришел, поговорить бы с ним по душам о жизни, о сельских делах, а времени нет: впереди заседание президиума, подготовка отчета во ВЦИК, серьезный разговор с председателем Губкомдеза. И масса документов...

Словно подчеркивая загруженность председателя, в дверях показался работник отдела управления Мандрыкин с какими-то книжками в руках. Разминувшись с крестьянином, он подал председателю три экземпляра нового букваря, составленного для ликбезов по указанию Антонова-Овсеенко.

Владимир Александрович бегло осмотрел букварь. Мелькнула строчка: "Мы не рабы..." И вдруг сразу же пришло решение: вернуть крестьянина.

- Верните товарища Ворожейкина из села Жигаловки, который сейчас у меня был.

Мандрыкин бегом выскочил из кабинета.

Ворожейкин вернулся испуганным.

Антонов-Овсеенко вышел из-за стола к нему навстречу.

- Я вас вернул, чтобы послать с вами в село вот этот букварь. Мы для губернии отпечатали сто пятьдесят тысяч таких букварей, чтобы обучать неграмотных. Мобилизовали семьсот человек для отправки в села... Они будут вести ликбезы. Вот возьмите. Учитесь читать и писать сами, товарищ Ворожейкин.