Расплата

- Грех, Сидор, чужой беде радоваться, - глухо сказал Макар.

- Моей беде радовались, а чего мне не порадоваться? - Сидор тяжело взобрался на телегу. - Ну, бывай, Макар, до скорой встречи. Советам каюк скоро, верь моему слову. - И зло стегнул лошадь.

3

Рассказово напоминало кочевой табор.

Десятки эвакуированных сюда из Тамбова учреждений искали пристанища. В неразберихе и суете было легко потерять главную цель своих действий, разменяться на мелочную опеку отдельных лиц, надоедливо жалующихся на всех и вся.

Комендант Укрепрайона Редзко заболел тяжелым нервным расстройством, надо было немедленно кем-то заменить его. А военспецов не так-то просто найти.

Чичканов почти не выходил из машины, лично проверял выполнение приказов штаба Укрепрайона. Некогда было ждать, пока явится вызванный работник, - лучше поехать на место, увидеть своими глазами, как действует человек на своем посту.

Направляясь в 610-й полк, который приводил в боевой порядок свои роты, Чичканов разыскал в Рассказове Бориса Васильева, земляка, профессионального революционера, не раз побывавшего в эмиграции.

Митинг состоялся у высокой железнодорожной насыпи. Выстроившийся полк стоял внизу. Чичканов и Борис Васильев вместе с командиром полка поднялись на насыпь.

- Товарищи красноармейцы! - заговорил Чичканов. - Вы присланы в нашу губернию защищать Советскую республику, а наши, тамбовские, люди посланы в другие края. Защищая Тамбов, мы защищали и Тулу и Новгород, то есть общее наше дело - дело революции! Я не буду вас упрекать, ваш полк делал, что мог, но соседние полки почти целиком сдались врагу... Это позор, товарищи! Что мы должны написать об этих людях на их родину? - Чичканов сделал паузу, пробежал взглядом по рядам красноармейцев, опустивших глаза к земле.

В повисшей над полком напряженной тишине послышался цокот копыт.

Вестовой штаба Укрепрайона Панька Олесин с галопа вымахнул на насыпь. Соскочив с коня, подал Чичканову пакет.

- Велено передать срочно. Вестовой Олесин.

Чичканов взял пакет, вскрыл.

- Митинг считаю закрытым, будьте, товарищи, в боевой готовности.

Чичканов что-то шепнул Борису Васильеву и командиру полка.

- Так ты Олесин? - спросил Чичканов вестового. - Не из Кривушинской коммуны?

- Так точно. Мой отец - Ефим Олесин, он и вас знает, и Калинина знает.

- Очень приятно. Ты молодец.

Панька молча улыбнулся похвале начальника.

- Скачи в штаб, скажи: полк отправляется. Я сейчас же вернусь. Да, еще одно. - Он задумался. - После штаба заскочи в больницу, там ваш председатель Ревякин... раненый.

- Тяжело? - испугался Панька.

- Сам увидишь. Так передай ему, чтобы он, как только выпишут, ко мне явился.

- Передам, товарищ Чичканов. Разрешите ехать?

- Ну скачи!

Быстро удаляющуюся фигуру всадника Чичканов провожал ласковым отцовским взглядом.

4

- Панька! Как ты сюда попал? - Василий обнял его здоровой рукой и крепко поцеловал.

- Перед набегом казаков я в военкомат пришел, а там неразбериха. Меня в штаб Укрепрайона послали вестовым. На коне, говорят, ездить можешь? Эге, говорю, это самое любимое дело! Уж я чуть к казакам не попал... С пакетом скачу в Соколовку, к комбригу, а он Мамонтову сдался.

- Предал, гад? - приподнялся Василий на койке.

- Хорошо, что красноармейцы бегли мне навстречу. Они-то и сказали, что комбриг сдался. Я стрелой назад!

- Настоящим бойцом стал! - похвалил Василий Паньку, любуясь его щегольской выправкой. - Чем-то ты, братец, Петьку Куркова мне напоминаешь. Молодостью, что ли? Помнишь? "Кто тут который и почему?"

- Теперь, наверно, отец я, - тихо сказал Панька, видимо не желая вспоминать о Петьке Куркове.

- Да ну? - удивился Василий, хотя знал, что Кланя должна скоро родить.

- Когда уходил, Парашка за фершалицей бегала. Кланя посылала.

- Вот, брат, в какие времена дети наши рождаются, - раздумчиво сказал Василий, вспомнив Любочку в люльке.

Панька промолчал, только тяжело вздохнул.

- Ну, не унывай, - потрепал его плечо Василий, - главное, чтоб живы остались.

- Вот то-то и оно-то... Да, я ведь к тебе с поручением (хотел сказать по старой привычке "дядя Вася", да какой же он дядя!)... Чичканов наказал: как выздоровеешь, то в военкомат не ходи, а прямо к нему.

- Спасибо за заботу. Увидишь - скажи: Ревякин на любое задание готов, куда пошлет партия.

- А меня - куда пошлет комсомол!

- Верно, Паша, будь верным бойцом коммуны!

- Слушаюсь, - с улыбкой козырнул Панька.

- Если раньше меня увидишь своих - накажи в Кривушу: жив, мол...

- Скажу, дядя Вася! - выпалил Панька. Опомнившись, что все-таки не так назвал, растерянно махнул рукой и выбежал из палаты.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Широкоскулое, бледное лицо с бесцветными глазами смотрело из маленького зеркальца. На подбородке и щеках полосками засохла мыльная пена... Антонов со злостью швырнул бритву на окошко. Бритва сбила зеркальце, и оно упало, расколовшись пополам.

Плеская на лицо холодную колодезную воду, Антонов старался успокоиться, но больное самолюбие, словно нарыв, напоминало о себе с каждым ударом сердца.

Природа не создала его красивым, партия эсеров не оценила по заслугам его прежнюю деятельность, а большевики подарили - как мальчишке - маузер за очень рискованную операцию по разоружению чехословаков на станции Кирсанов. Никто не знает, как хочется Александру Антонову высоких почестей, криков "ура", подобострастных взглядов толпы...

А приходится прятаться у грязных мужиков, слюнявых святошей, по лесным землянкам и зарослям, как затравленному волку. Вместо подобострастных взглядов - недоверие и насмешки на хитрых лицах мужиков, готовых продать, если много заплатят.

И с каждым днем в сердце росла злоба на всех и вся, жажда мести за свои обиды и унижения переполняла самолюбивую душу.

- Маруська! Полотенце! - кричит он, стиснув зубы.

Маруська Косова, фанатичка, эсерка из Камбарщины, пристрявшая к нему еще в Кирсанове, до побега, с собачьей преданностью служит ему теперь.

- Мокрое дала! - швыряет назад полотенце. - Сама вытиралась?

- Не злись, Шуреночек, другое дам, не разглядела я.

Брезгливо промокнув тонким полотенцем землистые скулы, Антонов сел к столу под образа, взглянув в окно.