Расплата

Василий хрипло откашлялся:

- Как же вы про ихнее собрание узнали?

- Продагент вчера арестован, он с ними был связан. - Чичканов вынул из стола револьвер, положил в карман брюк. Кожаный картуз со звездой нахлобучил на черный волнистый чуб. - Пошли?

Василий успел уже подавить в себе смущение и теперь готов был идти за Чичкановым хоть в огонь. Он не задавал больше вопросов, хотя мог бы, конечно, спросить, почему они идут одни, не опасно ли это для жизни председателя Губисполкома.

На улице Чичканов спросил у Василия:

- Ты что же не похвалишься - у тебя дочка родилась?

- Любочка.

- И у меня есть дочка... Олечка. Наше будущее.

На Базарной улице, залитой жарким летним солнцем, они смешались с толпой. У каменного подъезда бакалейной лавки Чичканов остановился.

- Когда я войду, ты останешься у двери, - сказал Чичканов. - Наган есть?

- Есть.

Во дворе их встретил тот самый купчишка, который отдал церковное вино господам офицерам в дни мятежа.

- Вам кого, товарищи? - подобострастно пропел купец, погладив лысину.

- Кого надо - сами найдем, - ответил Чичканов. Это был пароль, сообщенный арестованным продагентом.

Купец осклабился и указал на крыльцо:

- Вверх по лестнице, пожалуйста.

На втором этаже, прямо на лестничной площадке, дверь, обитая оцинкованным железом.

Условный стук - один сильный удар.

Дверь открыли.

В полутемной комнате - десятка полтора мужчин, замерших при появлении Чичканова. Слышен только настороженный шорох.

- Здравствуйте, господа торгаши! Вы меня узнаете?

Молчание.

- Вижу, что узнаете. Я многих из вас тоже знаю. Вот пришел послушать, что вас так беспокоит... даже собрание собрали.

Он говорил и приближался к столу, не вынимая руки из кармана. Сел на свободный стул.

- Ну? Продолжайте...

Несколько мгновений висела над столом напряженная тишина.

Василий стоял у двери, сжимая в кармане рукоятку револьвера.

- Вот метелошников нам не хватает, товарищ Чичканов, - процедил ехидный голосок.

У Чичканова вздрогнули желваки и замерли.

- Ходит слух, твой отец хорошо метлы вязал. Ты, случаем, не в него пошел? А то нам торговать нечем. - Это говорит уже другой человек, другим, более злым голосом.

Чичканов даже взглядом не повел в его сторону - словно окаменел.

Купцы осмелели:

- Чем будешь кормить горожан?

- Подохнете все!

- Властители.

Какой-то грузный купец потянулся было с кулаками.

- Хватит! - Чичканов тяжело ударил по столу и встал. - Теперь слушайте меня. Я шел сюда арестовать всех вас и отдать в ревтрибунал.

В наступившей тишине резко скрипнуло несколько стульев.

- Сидеть! Дом оцеплен чекистами, - предупредил Чичканов движение купцов. И усмехнулся, довольный. - Как видите, я кое-что умею вязать и кроме метел! Но я раздумал, - продолжал Чичканов, - в трибунале вас могут расстрелять, как заговорщиков против советской власти. - Он помедлил, оглядывая купцов. - А вы горите желанием помочь нам, чтобы горожане не подохли с голоду... Так вот... - Он тяжело опустил руку на стол. - С сего дня вы являетесь заложниками. Откроете добровольно свои тайные склады помилуем, разрешим торговлю через кооперацию, не откроете - арестуем. Понятно?

Никто не ответил. Только злобно сопели.

- Василий, открой дверь!

Купцы зашевелились.

- Я согласен!

- Я тоже...

- Кто согласился, прошу предъявить документы для записи...

Радостное ощущение силы советской власти переполнило Василия. Он разжал затекшие на рукоятке нагана пальцы и толкнул плечом дверь.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Солнце еще с горы ног не спустило, а Ефим Олесин уже вышагивал по городской улице.

Одетый в новые холщовые штаны и рубаху, он выглядел молодцевато. Кажется, что и солнце-то сегодня раньше встает по такому случаю!

Хотел Ефим прямо на подводе подъехать к вокзалу, где теперь работает смазчиком Панька, да любопытство взяло верх. Клашу посмотреть захотелось. Теперь не обернешь дело - на сносях баба, глядишь, внука Ефиму принесет.

Кланя встретила его ласково, батей назвала. Расслабло сердце Ефима распряг лошадь во дворе, велел Клаше доглядеть, а сам пешком на вокзал.

Но что это? На перрон не пускают.

Ефим подошел к милиционеру.

- Не могу, - ответил тот. - Только по пропуску.

- Да мой сын, Панька, тут работает. К нему мне надо.

Милиционер стоял на своем.

Ефим рассердился:

- А еще говорят: батраку везде дорога! К сыну родному не пущают!

- Да пойми ты, - не вытерпел милиционер, - агитпоезд председателя ВЦИК товарища Калинина встречаем. Не можем же мы всех пустить!

- Что тут случилось? - Строгий голос заставил Ефима обернуться.

- Вот, товарищ Чичканов, он к сыну просится. Сын его тут работает.

- Вы кто? - уже мягче спросил Чичканов, рассматривая Ефима.

- Я - кривушинский коммунар, Ефим Олесин, а он меня не пущает.

- Так ты из Кривуши? Знаю, знаю вашу коммуну. И председателя Ревякина знаю.

- Я ведь и Калинину не помешаю, - умоляюще продолжал Ефим. - От батрацкого спасиба и Калинин не отвернется.

Высокий худощавый мужчина, стоявший рядом с Чичкановым, улыбнулся и мягко сказал:

- Конечно, не отвернется. Пропустите его!

- Есть, товарищ Подбельский, пропустить! - Милиционер взял под козырек.

- Давайте нашего коммунара с Михаилом Ивановичем познакомим? предложил Чичканов Подбельскому.

- Что ж... Пойдемте с нами, товарищ...

Ефим разгладил реденькие волосики бороды.

Состав из семи пассажирских вагонов тихо подошел к перрону. Строй курсантов замер в почетном карауле.

Глаза всех встречающих прикованы к вагонам, украшенным плакатами, березовыми ветками, лозунгами: "Да здравствует пожар мировой революции!"

Из вагона, на котором нарисован рабочий с факелом, выходит невысокий человек в очках. Бородка клинышком, белая рубаха, перехваченная крученым шелковым поясом, хромовые сапоги. В руке - черная фуражка, он приветственно машет ею и улыбается широкой доброй русской улыбкой.

Ефим забыл про Паньку. Все его внимание было приковано к этому человеку. "Так вот ты какой, Калинин! - мысленно повторял Ефим, разглядывая Калинина. - По обличью - наш... Крестьянский человек!"