Расплата

- А ты без усов-то красивше, Тимоша, - заискивающе заглянула ему в глаза хозяйка.

- Отстань. Не до этого! Лучше бы подумала, как мне на свет божий из этой ямы выбраться. Отцу накажи, что ли... Под мешками за город вывезет.

- Так он тебе и поехал в такую заваруху!

- Тише... Кто-то к калитке подошел.

- Пужливый стал. Послышалось.

- Тише, говорю, - прошипел Гривцов, приподнимаясь с сундука. Щеколду кто-то трогает.

Стук в калитку повторился. Парашка вздрогнула, перекрестилась.

- Иди, спроси кто. Обо мне даже своим не говори. - Он выхватил из кармана наган и ужом скользнул в погреб.

Парашка закрыла дверцу и вышла из чулана.

- Кто там? - крикнула она с порога.

- Параша, открой! Это я, Василий Ревякин.

- А-а! Вася! Иду, иду.

- Здравствуй, Параша! Пусти заночевать.

- Заходи, Вася, заходи! Ночуй, пожалуйста, хоть месяц! - торопливо заговорила Парашка, старательно закрывая калитку на крючок.

- Во дворе у тебя все по-старому?

- По-старому... А ты, я вижу, возмужал, да и подурнел. И небритый! Маша-то разлюбит, гляди!

- Она к тебе заходила?

- Кто? - будто не поняла.

- Маша, говорю, бывала у тебя?

- А-а... бывала, бывала. Ну, пойдем, пойдем в дом.

- Как она? - поинтересовался Василий.

- Что - как?

- Здорова?

- Здорова, здорова! Красавица! Слава богу, огнем пышет. - Она привела его на кухню и показала на ведро: - Умойся, а я в погребец слажу, огурчиков достану. Угостить-то нечем, время проклятое!

- Время очень хорошее! Это ты зря...

- Вам, мужикам, хорошее. В любом доме с наганом кусок хлеба выбьете, а бабам одни слезы. Да ты умывайся!

- Я на Цну ходил. Умылся, ноги вымыл. А от огурчиков не откажусь.

- Вот я и угощу тебя.

- Ты все одна?

Парашка тревожно выпрямилась - к чему это он клонит?

- Так и не сошлась, говорю, ни с кем?

Парашка облегченно вздохнула, улыбнулась:

- С кем же теперь сойдешься-то? Кобели вы все пошли. И время нестойкое.

- Ну уж так и кобели, - улыбнулся Василий. - Давай я посвечу тебе в погребе.

- Не надо! - резко сказала Парашка. - Не надо! Все посветить обещают, а в темноту тащат... В своем погребе и впотьмах разберусь.

- Чудачка, не обижайся, помочь хотел.

- Ты свое дело делай, отдыхай.

- Ну, спасибо. - Василий сбросил ранец с плеча, снял картуз и сел к столу. Вынул кисет, закурил.

Парашка вернулась.

- Вот и огурчики. Кислые стали, а с осени хрустели. Хлеб черствый, не взыщи. Зато я тебя первачком угощу! - И она вынула из-за пазухи полбутылку, заткнутую бумажной пробкой.

- Не надо, не пью. Нельзя мне.

- Ну, не притворяйся!

- Сама, что ли, гонишь?

- Да ты что! Когда мне? В Полынках у знакомой купила. От ревматизмы хорошо натираться. Выпей, выпей, подкрепись, а то и с Машей-то не сладишь! - хмыкнула, стыдливо опустив голову.

- Душно у тебя, - уклончиво ответил Василий.

- А ты рассупонься, френч сыми!

- Ну уж ладно, для такой оказии выпью, пожалуй.

Она налила полный граненый стакан и подала ему. Василий долго, мучительно тянул, закашлялся, схватил огурец.

- Ну и питок из тебя! А я видела - прямо из бутылки пьют, сосут, как соску.

- Привычка нужна...

- Дома привыкнешь. Дядя Захар небось четверть припас.

Василий, морщась, съел огурец, поблагодарил.

- Ну и духота сегодня!

- Да ты сыми, сыми френч-то. Рассупонься.

- И то, пожалуй, разденусь. - Он снял френч, повесил его на спинку стула.

- Батя не заезжал к тебе?

- Все кривушинские заезжают. Всем нужна.

Василий долго расспрашивал, стараясь прогнать сон, но веки становились все тяжелее и тяжелее. И Парашка, как нарочно, разговорилась - прямо убаюкивает...

...Очнулся Василий от боли в переносице. Он спал, уронив голову на кисти рук. Испуганно вскочил на ноги, - проспал! Уже солнце лезет в окно! Быстро натянул френч, подпоясался.

- Параша! Я ухожу!

Ни звука.

Вышел в коридор, позвал еще раз.

- Я в погребе. Картошку перебираю, - послышался голос из сеней.

- Ты чего же не разбудила? Проспал я!

Он вернулся на кухню, плеснул на лицо воды, протер глаза. По привычке сунул руку в карман - револьвер на месте. В боковой... а где же документы? Испуганно замер, вспоминая. Обшарил все карманы. Где мог оставить? На речке? Нет, нет, вечером почти у Парашкиного дома предъявлял патрулю. Парашка? Зачем они ей? А зачем самогон? Раздобрилась... "Сыми френч-то"...

Кинулся в чулан, нагнулся к погребу:

- Параша, вылезь на минутку.

- Чего еще? Двери все открыты, ступай с богом!

- Вылезь, говорю, - уже сердито крикнул он. - Несчастье у меня!

- Какое несчастье? - Парашка высунула голову из погреба.

- Документы пропали.

- Потерял? - притворно удивилась она, пряча глаза под надвинутым на лоб платком. - На речке небось выронил...

Василий теперь не сомневался.

- Говори, для кого документ взяла? - Он выхватил револьвер.

Парашка не ожидала этого. Впервые в жизни увидев черный, со страшной пустотой ствол нагана, нацеленный ей прямо в глаза, она взвизгнула и провалилась в погреб, загремев ведром.

- Не погуби, Васенька, все расскажу! Не утаю ничего, не погуби! запричитала она в пустоте погреба.

- Вылазь, не трону!

- Спрячь пугач-то, окаянный! - Вся дрожа от страха, Парашка вылезла из погреба. - Он тоже вот так в грудь наставлял. А кому умирать охота?

- Кто наставлял?

- Тимошка! - заголосила она, сморкаясь в грязный фартук.

- Какой Тимошка? Гривцов?

Парашка кивнула и еще пуще разревелась.

- Ну, хватит орать-то, говори, где он?

- В погребе тут сидел. Ушел с твоей бумагой.

- Как? Он был тут? - Василий грозно шагнул к ней. - И ты молчала? Шкура продажная! Собирайся, пойдем в Чека!

Парашка бросилась на колени:

- Не погуби, Вася! Ради Маши не погуби! Вить я ее от позора спасла!

- От какого позора? - Он сел на сундук, раздавив огарок свечи, забытый вчера Парашкой.

- Тимошка обманом вызвал ее из Кривуши, вроде тебя встречать, а сам ночью... - И она рассказала все, как было.

Василий до боли в суставах сжимал рукоятку револьвера. Потом медленно встал и, не замечая Парашку, все еще стоящую на коленях, пошел к двери.

...Чичканова в "Колизее" не оказалось. Прокофьев сказал, что его следует искать в казармах, где идет смотр Тамбовскому полку, который Киквидзе включает в свою дивизию.