Все в красном

Шея у меня нещадно чесалась, и одновременно, будто трескалась кожа, чесались обе лопатки.

Что это предвещает, я знал.

- Сейчас, - сказал Молоток, поднимая с колен автомат и тыча дулом к ветровому стеклу. - Приготовились. Оба. Выскакиваете по моему сигналу.

У Валерика, кажется, даже шевелюра взмокла. Он сжался в комок, ощеренные, как у мартышки, зубы стукнули друг о друга.

- Так не договаривались!.. Я никуда не пойду!..

- Пойдешь, - не оборачиваясь, пообещал Молоток. - Еще как пойдешь помчишься на цырлах. А не помчишься - кишки собственные жрать будешь. У нас это не задержится... Ну, по отсчету: пять... четыре... три... два... один...

Локти, похожие на окорока, растопырились. Молоток всем грузным телом подался вперед, на приборную доску. Смотрел он исключительно на мужчин в серых костюмах и потому, вероятно, не видел, как спутанные травой кусты на обочине зашевелились, как они, точно вытолкнутые из земли, разошлись на два сорных пучка и как из-под них, будто из ада, выросли две фигуры, обтянутые чем-то пятнистым. Локти у них тоже были разведены, а в руках - по-моему, такие же короткие автоматы. Красное вечернее солнце касалось голов, украшенных болотными кочками.

- Ноль!.. - хрипловато и как-то задавленно произнес Молоток.

Или он только собирался это произнести? Я не понял. Я, наверное, зря смотрел в сторону надрывного солнца. До сего момента я как-то сдерживался, несмотря на чесотку и на знакомое уже подергивание суставов. Но тут цвет тревоги и крови хлынул мне прямо в мозг. Я, по-видимому, на секунду ослеп, поглощенный внезапно распахнувшимся мраком. А когда я действительно не более чем через секунду вдохнул этот мрак и пришел в себя, все уже было кончено.

Опрокинутый на руль Молоток терзал ногтями рубаху. Из-под дымящейся ткани выбулькивалось и текло на живот что-то малиновое. Глаза у него закатывались, он дико хрипел вздутым горлом. Скорчившийся ещё больше Валерик тоже конвульсивно дрожал. Ноги он поджимал к подбородку, как эмбрион в тесной утробе. Уже не зверинцем, а сладковатой смертью пахло в машине, и от раздражающего этого запаха у меня трепетали ноздри. Плечо саднило, точно по нему хватили кувалдой, ручей расплавленной боли стекал по груди, чуть не прожигая её насквозь. На зеленоватых пластинках панциря желтел ряд нашлепок. Это расплющились о кость пули. Я шевельнулся, и они со звоном отскочили в разные стороны.

- Смотри: а ведь жив, кажется... - весело сказал кто-то из багрового сумрака.

Наверное, он говорил про меня.

- Ну, контрольный выстрел, - брюзгливо напомнил второй. - Знаешь ведь, что положено, зачем тянешь?

Видимо, их было двое.

- Давай, Зюба, давай!..

Я выставил наружу одну ногу, потом - другую. Кроссовки, вспученные мозолями, разодрались по швам. Уплощенные когти воткнулись в землю, утверждаясь на ней.

Затем я выпрямился.

- Ну, точно, живой. Ништяк, сейчас я его успокою...

Они, вероятно, ещё ничего не поняли. Я, не глядя, обеими лапами толкнул машину назад, и она завалилась, вывернув облепленное сырой грязью днище. Лопнули боковые стекла, проскрежетала жесть дверцы, вмятая камнем.

- Ого!..

Это сказал кто-то у меня за спиной. А те двое, орангутанги в пятнистых комбинезонах, остановились и, кажется, даже попятились.

То есть, всего их было не двое, а трое.

- Ого!..

- Ребята...

- Ништяк!..

Впрочем, никакого значения это уже не имело...

Заголовок на второй странице газеты гласил: "Кровавая междоусобица продолжается". В заметке, подписанной инициалами, сообщалось, что вчера на одном из проселков, примыкающих к Выборгскому шоссе, была обнаружена перевернутая машина отечественного производства и тела шестерых людей, принадлежащих, по сведениям МВД, двум противоборствующим криминальным группам. Видимо, произошла очередная разборка между "своими". Возбуждено уголовное дело. В интересах расследования подробности прессе не сообщались.

Автор заметки сетовал, что в цивилизованных странах даже бандиты умеют договариваться между собой, а у нас до сих пор устраиваются вот такие побоища. Все-таки низка ещё культура преступного мира. Духовности не хватает, образования, веры в общечеловеческие идеалы...

Газету я аккуратно сложил и бросил на подоконник. Шестеро пострадавших - это два "шефа", Молоток и Валерик. И еще, вероятно, те трое, что ничтоже сумняшеся пытались меня остановить. Идиоты, разве можно остановить голодного динозавра! Всего, значит, должно было быть семь человек. Семь, а не шесть! Кажется я начал догадываться. Ай да Валерик, ай да хитроумная бестия! Макака - она и есть макака. Всех обманул, выскользнул из кровавого месива.

Меня, впрочем, это не слишком интересовало. Я принес "дипломат", брошенный вчера в прихожей на полку для обуви, щелкнул замочками, которые несмотря на цифровые колесики оказались незапертыми, и довольно-таки равнодушно обозрел пачки долларов, заполнивших кожаное нутро. Нечто подобное я и ожидал там увидеть. Не зря же предпринимались перед "свиданием" такие меры предосторожности. Пересчитывать их я, конечно, не стал - пару упаковочек вынул, а остальное небрежно задвинул ногой между стеной и шкафом. Пусть пока полежат.

И тут на меня накатило. Наглая ли заметка в газете послужила тому виной или сыграл свою роль специфический по-типографски пронзительный запах денег - ничто так страстно не пахнет, как новенькие купюры - но только я вдруг, как на широком экране, увидел изрыгающий бесконечную очередь, прижатый к животу автомат, ощутил очень резкие, тупо-болезненные шлепки пуль, расплющивающихся о панцирь, узрел тело, летящее в воздухе и шмякающееся на дорогу, другое тело, все как бы в красном, корчащееся у меня под лапами, мятое, растерянное, неожиданно юношеское лицо того, третьего, который был у меня за спиной, услышал его испуганный возглас: Что это, елы-палы?!. - и его жутковатый храп, когда когти ножами вошли в слабое горло...

Меня чуть не вытошнило прямо на сероватый паркет. Воздуха не хватало, и в работающих с механическим свистом легких пылала разреженная пустота. Разодралась обшивка кресла, когда я неловко поменял позу. Ощущение было выброшенного из воды осьминога. Еще миг, и начнутся непроизвольные звериные судороги. Спокойно, сказал я себе. Спокойно, спокойно, прежде всего спокойно. Это были не люди, это были взбесившиеся орангутанги. Фиолетовые морды, клыки в слюнной пене, узловатые руки, покрытые завшивевшей шерстью. Доктор Джекил и мистер Хайд, с тоской подумал я. История повторяется.