Страница 6 из 8
Слушай, мы, по-моему, идем с тобой не по той улице. Здесь должны быть два дерева, насколько я помню, ближе к Большому проспекту, затем – чугунные такие ворота и вход во дворик. Ты случайно тогда не запомнила номера линии? Вот и я тоже тогда, к сожалению, не запомнил. Что-то такое – Одиннадцатая, Двенадцатая, Четырнадцатая, Пятнадцатая. Только не Тринадцатая, конечно. Тринадцатую линию ты хорошо знаешь. В общем, это кафе мы с тобой потеряли. Ладно, найдем другое, вон, кажется, через дом, там что-то виднеется. Девушка, а у вас курят? Пожалуйста, нам три пепельницы и чашку кофе. То есть, я хотел сказать, разумеется, три кофе и пепельницу. Просто я вижу, что на столах у вас пепельницы не поставлены. Да, пожалуйста, девушка, один кофе без сахара!.. Ничего я ей брякнул вот так, насчет трех пепельниц? Это ладно, а вот на прошлой неделе мы с Костей тоже завернули в одно заведение. Костя хотел посоветоваться со мной насчет сына. Да, а сахар в том кафетерии подавали в таких, знаешь, бумажных пакетиках. И вот я такой пакетик беру, значит, с блюдечка, разрываю и высыпаю в пепельницу. Костя мне, разумеется, говорит: Ты что делаешь? Я беру следующий пакетик, также меланхолично его разрываю, и – опять в пепельницу. Только с третьего раза высыпал уже куда требуется.
По-моему, у меня опять было что-то вроде легкого обморока. Это, конечно, пройдет, пройдет, надо только подождать несколько месяцев. И тогда это забудется как бы само собой. Просто выяснилось, что я, оказывается, не могу жить в этом городе. Оказывается, мы с тобой здесь были практически всюду. Куда бы я ни пошел, оказывается, что мы с тобой здесь уже были. Я даже помню, как ты на меня смотрела в том или ином случае, что ты сказала и даже с какими именно интонациями. Удивительно, как все это отпечаталось в памяти. У Румянцевского садика, например, ты мне рассказывала, как чуть не утонула когда-то в детстве: нырнула, по-моему, неудачно, открыла глаза, а все вокруг – какое-то бледно-зеленое. Как выбираться отсюда? Где верх, где низ? Я испугался тогда – вот утонула бы, и мы бы уже никогда не встретились. Ты представляешь, мы бы уже никогда не встретились? А на Сенной ты мне однажды жаловалась на своего Ярослава. С чего это, кстати, все забываю спросить, у него имя такое? Что он у тебя какой-то угрюмый, неразговорчивый, нудноватый какой-то, упрямый. Если уж решит что-нибудь, ни за что не отступит. Я, между прочим, тогда впервые сообразил, что ты – тоже взрослая. Вид-то у тебя будто ты даже и не целовалась ни разу. А когда семнадцать этих проклятых дней назад я, как сумасшедший, пытался тебя догнать и мчался по Тринадцатой линии, неожиданно вспомнил, что именно здесь ты мне рассказывала, как расставалась со своим первым мужем. Это было у нас самое начало знакомства. Я тогда еще чувствовал себя не очень уверенно и пытался, осторожненько так, навешать тебе на уши всякой лапши: что я и талантливый, и книг много читал, и остроумный, и что происшествия со мной были всякие, серьезные и смешные. Обычная такая лапша, которую вешают на уши. Заодно, кстати, поинтересовался: а как ты рассталась со своим первым мужем? Я-то не имел в виду ничего такого; просто поддержать разговор, чтобы не возникло мучительного молчания. Нет ничего хуже такого – мучительного молчания. А ты на меня посмотрела, по-моему, снисходительно и спокойно так объяснила: Ну, я ему – выставила вещички… У меня тогда даже сердце ничуть не дрогнуло. Никаких опасений, тревоги, никаких даже самых слабых предчувствий. Выставила и выставила. Значит, так было надо. А теперь ты мне самому «выставила вещички»…
У меня действительно было что-то наподобие обморока. Даже сообразить не могу, как я просуществовал эти семнадцать дней. Однако если сижу вот перед тобой, значит как-то просуществовал. Прыщами не покрылся, как видишь, и волосы у меня тоже не выпали. Правда, перессорился за это время с кем только мог. На жену из-за какой-то ерунды накричал, потом неделю не разговаривали, Ангелину так отругал за что-то – она, бедная, разревелась. Потом тоже почти неделю не разговаривали. Даже с Фосгеном, знаешь, как-то нехорошо поругался. До этого просто спорили, а тут – слово за слово наговорили друг другу черт-те чего. Правда, Фосген тоже хорош: потребовал, чтобы я не поставил в четверти ни одной тройки. Меньше четверки у них, оказывается, нельзя ставить. Я ему объясняю, что – не годовая оценка, в конце концов, и тем более не аттестат. Тройка в четверти – это просто сигнал, что с данным предметом следует поработать. Завышать оценку – значит дезориентировать ученика. Ну поставлю ему «четверку», но знает-то он все равно на «три с минусом». Ему самому потом будет хуже. И вот знаешь, не объяснить Фосгену такие очевидные вещи. Уперся, извини, как баран, побагровел весь, глаза – сверкают. Если хоть одна тройка будет, значит, придется расстаться. И таким тоном, знаешь, прямо – начальник. Почти полтора часа с ним проспорили без всякого толка.
Ладно, с Фосгеном я, наверное, как-нибудь разберусь. Ты мне лучше скажи: мы что, больше встречаться уже совсем не будем? Это, конечно, правильно, это, по-моему, абсолютно правильно. Нельзя же так, чтобы сегодня сделать один небольшой разрез, завтра – другой, послезавтра чуть-чуть отодрать на груди лоскут кожи, затем мышцы раздвинуть, затем – медленные, постепенные пропилы на ребрах. И лишь через месяц, если не позже, откроется сердце. Больной умрет раньше, чем закончится операция. Это я понимаю. Я не очень понимаю другое. Почему ты заранее меня об этом не предупредила? Я же тебя просил: только скажи мне заранее. Только заранее предупреди, если сочтешь, что у нас все закончилось. Это где-то через полгода, по-моему, как мы с тобой познакомились. Шли тогда от «Горьковской», по проспекту, кажется, мимо «Ленфильма». Наверное, как всегда, искали кафе. Мы с тобой большую часть нашего времени ищем кафе. У нас с тобой прямо-таки какой-то кофейный роман. И вот этого я, извини, совершенно не понимаю. Жутковатого равнодушия, с которым ты от меня отвернулась. Потому что одно, когда тебя заранее предупреждают, и совсем другое, когда тебе втыкают иголку внезапно. Тут даже самый сдержанный человек может от неожиданности закричать. Это, пожалуй, единственное, чего я и в самом деле не понимаю. И, пожалуй, единственное, чего я, наверное, никогда не смогу простить. Нет, простить я, наверное, все же смогу, но вот забыть – уже никогда. Хотя трудно, конечно, сказать, в чем разница между этими двумя состояниями. Я, во всяком случае, не взялся бы ее растолковывать. «Простить» – это значит «простить», а «забыть» – это значит «забыть», и все. Так вот, простить я смогу, а забыть, по-видимому, – уже никогда. Этого жутковатого равнодушия, с которым ты отвернулась. И как бы я ни старался, я все равно теперь буду об этом помнить.
Вот, что меня сейчас непрерывно мучает. Извини, мне казалось, что я должен был тебе об этом сказать. Тоже своего рода заранее предупредить. Ты не обиделась? Да-да, конечно, уже давно пора ехать. Ангелина просила помочь ей с завтрашним сочинением. Представляешь, выбрала тему: «Как литература помогает мне жить»? Откуда они только такие темы берут? Хорошо бы я выглядел, если бы задал нечто подобное у себя в лицее. Могу представить, что бы они мне насочиняли. В общем, тоже желательно вернуться сегодня пораньше. А еще – на метро, с пересадкой, затем – целых четырнадцать остановок автобусом. Главное-то, конечно, не в этом. Я где-то читал, есть такое понятие: «место выработано». Вот у меня ощущение, что именно «место выработано». Мы живем в этой квартире, наверное, уже лет десять. Даже уже весь воздух в этом районе выдышан. Пустырь за окном, коробки, трубы какие-то валяются проржавевшие. Больше не могу этого видеть. Следует, вероятно, каждые пять-семь лет переезжать на новое место. Другой пейзаж, небо, другая энергетика существования. Если где-нибудь заработаю денег, обязательно перееду. Ну что, двинулись? А, можно я, как всегда, провожу тебя до «через садик»? Вот, опять дождь. Стоит нам встретиться, и непременно – дождь. Ну, что делать, пойдем, по обыкновению, под дождем. Давай, кстати, лучше сразу же перейдем на ту сторону. Это чтобы потом у меня сердце не прыгало. Ты сегодня зонтик взяла? Смешно. Значит, поскольку дождь, то подумала и решила не брать? Нет-нет, это и в самом деле смешно. Понимаешь, ты извини только, я тоже почему-то не взял…