Страница 10 из 13
- Смешно, - сказал он.
И Манаев вдруг понял, что до него просто-напросто не дошло. Вероятно, Секретарь никогда в жизни не бывал в сберкассах. Никогда не бывал в сберкассах, не стоял в очередях и, по-видимому, начисто не знает советских реалий. То есть, все заморочки для него - пустое место. Это следовало учесть. Манаев это учел и, соответствующим образом переставляя акценты, рассказал историю о том, как он торговал на рынке. Эта история понравилась значительно больше. Секретарь даже несколько раз улыбнулся, а министр, почувствовав благоволение, прямо-таки закатился истерическим смехом. Причем, смеялся он не густым редким басом, как в кабинете у директора, а чрезвычайно гладеньким деликатным тенорком, лишь иногда срываясь на звериные обертоны. Он вообще заметно усох: суетился и ухаживал за ними обоими. Манаеву это казалось вполне естественным. Тем более, что в данный момент ему было не до министра. Манаев ловил интонацию. Он рассказал историю про булочную и история про булочную пришлась очень к месту. Он рассказал историю о том, как встречался с инопланетянами и Секретарь неожиданно хохотнул. Тогда Манаев, учтя все поправки, рассказал историю о том, как его назначили агитатором-пропагандистом у них в институте, и Секретарь, будто кукла, откинувшись на скрипучем стуле, вдруг затрясся всем своим крепеньким коротким телом. Смех у него исходил, казалось, откуда-то из живота - мокроватый какой-то, с хриплыми придыханиями. Манаеву такой смех не понравился. Впрочем, это было неважно. Гораздо важнее было то, что он все-таки "раскачал" Секретаря. Нужная интонация была найдена. И Манаев только расширял её - наслаивая мимику и жестикуляцию.
Он рассказал, как парторг у них в институте проводил собрание, посвященное решениям очередного съезда КПСС. Вместо воды ему в графин налили водки, и парторг сначала не сообразил, в чем дело, а потом сообразил. И читал доклад, пока жидкость в графине не кончилась. Затем Манаев рассказал, как он ходил на первомайскую демонстрацию. Ликовать они начали ещё в девять утра и поэтому на площади он вдруг обнаружил, что находится в колонне военных. Его хотели вывести, но у Манаева с собой было. И к трибунам он подступил буквально во главе полка. Кричал "ура" так, что часть заработала благодарность. Но самое интересное, что ведь все они были в военном. А Манаев в штатском. И командир полка, увидев его, вдруг чего-то испугался. В результате Манаева отвезли домой на военной машине. Лично замполит. Который у Манаева и заночевал. Вероятно, после этого он двинул на повышение. Наконец, Манаев рассказал последние анекдоты, которые он слышал. Анекдоты были довольно рискованные, и министр на первом же из них осторожно поперхнулся, но хохочущий своим мокроватым смехом Секретарь добродушно махнул рукой и стало ясно, что - можно. Между прочим, по части анекдотов Секретарь оказался человеком совершенно дремучим: он не знал даже самых бородатых, тридцатилетней давности. - Мне же не рассказывают, - обиженно пояснил он. Поэтому Манаев сыпал, как дрова из мешка: и про то, как наши построили все-таки коммунизм, и про то, как, опять-таки наши, летали на солнце, и про то, как воскресили товарища Сталина, и про то, что "хлеба нет, но народ живет". Он, наверное, рассказывал бы до бесконечности, анекдоты выскакивали стремительной чередой, но вдруг после знаменитой фразы о том, что "социалистическая революция совершилась, а теперь - дискотека", он в минуту просветления заметил, что у них уже ничего не осталось.
К этому времени они с Секретарем были на "ты" поэтому Манаев недоуменно поинтересовался:
- В чем дело, Владимир Юрьевич?..
А Секретарь также недоуменно повернулся к побледневшему и заерзавшему на стуле министру:
- Действительно, товарищ Бочкин?..
Министр побледнел ещё больше, вытер лоб и нервно промямлил, что, конечно, он сбегает. Вот только решите, сколько вам надо. Тут, естественно возник вопрос: а сколько надо? Министр, как лицо заинтересованное, сказал, что надо - две. Потому что больше двух у него в карманы не помещается. Не нести же ему в руках. Неудобно. Кругом народ. Манаев счел этот довод неубедительным. И после некоторых колебаний предложил цифру "три", потому что одну бутылку можно всегда засунуть в брюки. Если придерживать, то абсолютно незаметно. Манаев готов был поручиться. Дело проверенное. Они уже почти согласились на данную цифру, когда Секретарь, закончив в уме какие-то замысловатые подсчеты, высказался в том духе, что поскольку их трое, то брать надо, конечно, шесть штук. И по крайней мере, ещё четыре - на всякий случай. Победила именно эта точка зрения. Министр исчез. Причем, Манаев как-то не заметил, чтобы он открывал двери. Министр просто исчез. А двери в туалет даже не шелохнулись. Но Манаев уже перестал удивляться этим несообразностям. Мир и в самом деле распадался на фрагменты. На отдельные эпизоды, которые почти не были связаны друг с другом. Внутренним чутьем Манаев догадывался, что скоро этот распад станет катастрофическим. Поэтому, чтоб не забылось, он рассказал историю о маленьком сером ослике.
Дескать, жил маленький серый ослик и перед ним все время возникали определенные трудности. Но когда эти трудности возникали, то ослик немедленно предлагал: Давайте выпьем, ребята... - И все трудности рассыпались сами собой.
Вероятно, Манаев хорошо рассказывал эту историю. Потому что Секретарь уже на середине её начал икать и одновременно медленно, неотвратимо сползать со стула. Точно так же как это в свое время делал директор. Он сползал и сползал, пока не очутился на полу, возле черного решетчатого слива, а вслед за ним с импровизированного столика, представляющего собой тумбочку, застеленную газетой, неожиданно посыпались мыльницы и покатилась бутылка из-под коньяка. Но к счастью, ничего не разбилось. Бутылка вообще была пустая. Манаев на всякий случай её проверил. Затем он перекантовал Секретаря и посуду обратно, и Секретарь, глядя на него восхищенными глазами, простонал между приступами ненормального, почти идиотского смеха:
- Ну где же ты был раньше, Константин?.. Мы же тут все - подыхаем от скуки...
Манаев объяснил ему, что, то есть, как это, где он был? Он был вместе со всем советским народом. То есть, где был народ, там был и Манаев. То есть, странный, вообще говоря, вопрос.