Страница 7 из 8
7
На другой день Вовчик пришел в дежурку позже обычного. Настроение у него было хреновое: дневной навар опять не дотягивал до контрольной цифры. Все ларечники, как сговорившись, ссылались на экономический кризис. Кляли правительство, президента, международный валютный фонд во главе с Камдессю, взывали к Аллаху, Христу, Иегове, даже к великому Сатампранаде. Никакого толка от них добиться не удавалось. Вовчик, конечно, как полагается, вправил кое-кому мозги, - просто чтобы не забывали, в натуре, о законах рыночной экономики, - но отчитываться перед братками все-таки нужно было ему, а не Сатампранаде.
Впервые за последние годы ему не хотелось появляться в дежурке. Как же так, знаменитый Вовчик, и вдруг - позорный недобор по налогам. Что же тогда спрашивать с Малька, например, или с Зозюры? Как воспитывать рабочую гордость у подрастающего поколения? Как прививать им чувство ответственности за порученную работу? Если даже испытанные ветераны не справляются с нормой.
Вовчику было стыдно за самого себя.
Это чувство неловкости и заставило его сначала на час опоздать - в некой смутной надежде, что братки, может быть, к тому времени разойдутся, а потом, когда надежды его не оправдались: братки были в сборе и даже как будто специально поджидали его, - молча присесть к столу, избегая встречаться с кем-либо взглядом, также молча, без всякого удовольствия затащить традиционный стакан, после этого опять-таки молча передать Кабану хилую недельную выручку и лишь затем, совсем как ларечники, что-то пробормотать насчет кризиса в экономике.
- К понедельнику подожму этих хмырей, - пообещал он.
Собственный голос показался ему хриплым и неуверенным.
Однако все произошло не так, как он думал. Ни подкалывать его, ни делать удивленной физиономии никто из братков почему-то не стал. Кабан даже не пересчитал, как было принято, недельную выручку, - просто сунул её в карман и небрежно застегнул молнию. А потом, набуровив Вовчику ещё полстакана, крякнул и весело, как будто ничего не случилось, сказал, что хрен с ним, с кризисом, перебьемся, не такие кризисы переживали, ты вот лучше послушай: есть у них, у братков, для него небольшой сюрприз.
- Какой сюрприз? - настороженно спросил Вовчик.
- А ты спустись в подвал, посмотри. Доволен будешь.
Забилла при этих словах загоготал, будто подавился икотой. А Малек откинулся на скрипучем стуле и задрыгал ногами. Остальные братки тоже задвигались и заулыбались. Люська же тайком ото всех подмигнула Вовчику, и он успокоился. Видимо, ничего такого ему не грозило.
А когда, сопровождаемый таинственными ухмылочками братков, он спустился в подвал по шаткой лестнице, которую все не доходили руки отремонтировать, то едва захлопнулся люк, обитый снизу фанерой, он мгновенно сообразил, в чем этот сюрприз заключается. На душе у него сразу же стало легче, а взбодренное сердце заколотилось, как будто хотело выпрыгнуть.
В подвале, кстати, подновленном недавно стараниями Забиллы, высвечивались - телевизор, два стула, овальный столик, накрытый закусками. Висела лампочка, разбрасывающая сквозь абажур цветные пятна по стенам, а под ней на тахте, как на пляже, раскинулась совершенно голая Лерка. Причем руки и ноги её были прихвачены бельевыми веревками, темнели соски и разлохмаченный пук волос между бедер, а на животе, чуть ниже пупка, было аккуратно написано "Привет от братков", и стояли сразу четыре жирных восклицательных знака.
Глаза у Лерки были крепко зажмурены. Она не открыла их, даже когда услышала, что кто-то спускается. Только веки, будто склеенные ресницами, мелко затрепетали, и она спросила водянистым каким-то, совершенно неестественным голосом:
- Это ты?
- Привет, - сказал Вовчик.
Он был растроган. Вот ведь, тянул на братков, а нет у него людей роднее и ближе. Надо же - специально о нем подумали, позаботились, постарались. Сколько сил, вероятно, ухлопали, чтобы сделать ему, Вовчику, что-то приятное. Даже вон закусь какую-то не поленились организовать. Водку приличную притаранили, стаканчики, пару салфеток. Ну, о салфетках это, наверное, Люська побеспокоилась. В общем, присаживайся, отдыхай, Вовчик, за все уплачено.
Он и в самом деле был тронут таким вниманием. Посмотрел на Лерку - она лежала, беспомощно трепеща веками. Вдруг сказала все тем же неестественно водянистым голосом:
- Володя, пожалуйста...
- А чего?
- Володя... Володечка...
Больше она, правда, ничего не добавила. Вовчик разделся и, взгромоздившись поверх нее, прижался всем телом. Он хотел, чтобы Лерка почувствовала, что у него имеется. Все-таки не хухры-мухры, не архитектор тебе какой-нибудь. Заскрипели пружины, нагруженные мускулистой тяжестью. И, наверно, Лерка почувствовала, - вдруг всхлипнула и заелозила затылком по валику.
Веки у неё так и оставались прикрытыми.
- Володечка... Ну, пожалуйста... Я ещё никогда...
- Это в каком смысле? - на всякий случай спросил Вовчик.
- Ну, я никогда еще... Ни разу, ни с кем... Ты меня понимаешь?..
- Ты что, целенькая? - приподнявшись от удивления на локтях, спросил Вовчик.
Вот те раз, здоровенная девка, а на проверку, оказывается, жизни не знает. Можно сказать, совсем ещё не жила - зачеты сдавала.
Лерка быстро и как-то безнадежно затрясла головой:
- Володечка... Я тебя очень прошу... Пожалуйста...
Тогда Вовчик вздохнул, слез с тахты и неохотно натянул джинсы.
- Не хочешь - не надо, - сказал он. - Ходи голодная.
- Володечка... - позвала Лерка.
- Что?
- Пожалуйста, развяжи меня...
Больше она не сказала ему ни слова. Молчала, пока Вовчик ножиком и ногтями развязывал узлы бельевой веревки. Молчала, пока растирала запястья, стертые и, видимо, онемевшие. Молчала, пока одевалась, натягивая на себя одну вещь за другой. Она молчала, пока они поднимались по лестнице и шествовали мимо братков. И только на улице, когда наконец спасительно щелкнул замок в двери дежурки, она вдруг остановилась, взявшись за ремешок той самой сумочки, и посмотрела Вовчику прямо в глаза:
- Спасибо...
- Да ладно, чего уж там, - неловко пробормотал Вовчик.
- Ну я пошла...
- Сумочку застегни, опять кто-нибудь захочет проверить.