Страница 88 из 143
- Я не должна вас расспрашивать? - быстро спросила она, как только мы остались одни.
- Нет, сегодня я могу говорить обо всем с чистой совестью, - ответил я. - Я уже не связан словом, и после того, что произошло за сегодняшний день, я бы не дал его снова, если бы меня о том попросили.
- Тогда рассказывайте скорее, - поторопила она. - Тетушка вот-вот вернется.
Я рассказал ей всю историю с лейтенантом с начала до конца, стараясь представить ее как можно смешнее, и в самом деле все это было так нелепо, что невольно вызывало смех.
- Оказывается, все-таки грубые мужланы для вас столь же неподходящее общество, как и хорошенькие барышни! - воскликнула она, когда я кончил. - Но как же это ваш отец не научил вас владеть шпагой? В жизни не слыхала ничего подобного! Это так неблагородно!
- Во всяком случае, неудобно, - сказал я, - а мой отец - честнейший человек! - вероятно, витал в облаках, иначе он не стал бы вместо фехтования обучать меня латыни. Но, как видите, я делаю, что могу: я, подобно жене Лота, превращаюсь в соляной столб и даю себя рубить.
- Знаете, отчего я смеюсь? - сказала Катриона. - Вот отчего: я такая, что мне следовало бы родиться мужчиной. И я часто воображаю, что я мужчина, и придумываю для себя всякие приключения. Но когда дело доходит до боя, я спохватываюсь, что я ведь только девушка, что я не умею держать шпагу или нанести хороший удар, и тогда я перекраиваю свою историю так, чтобы бой не состоялся, а я бы все равно вышла победительницей - вот как вы с вашим лейтенантом; и я - мальчик и все время произношу благородные слова, совсем как мистер Дэвид Бэлфур.
- Вы кровожадная девица, - сказал я.
- Я знаю, что надо уметь шить, прясть и вышивать, - ответила она, но если бы вы только этим и занимались, вы бы поняли, какая это скука. И по-моему, это вовсе не значит, что мне хочется убивать. А вам не случалось убить человека?
- Случалось, и даже двоих. И я был тогда мальчишкой, которому еще надо - бы учиться в школе, - ска
зал я. - Но, вспоминая об этом, я нисколько не стыжусь.
- Но что вы чувствовали тогда... после этого? - спросила она.
- Я сидел и ревел, как малый ребенок, - сказал я.
- Я понимаю! - воскликнула она. - Я знаю, откуда берутся эти слезы. Во всяком случае, я не желаю убивать, я хочу быть Кэтрион Дуглас, которая, когда выломали засов, просунула в скобы свою руку. Это моя любимая героиня. А вы хотели бы так умереть за своего короля?
- По правде говоря, - сказал я, - моя любовь к королю (бог да благословит его курносое величество!) гораздо более сдержанна; к тому же я сегодня так близко видел смерть, что теперь предпочитаю думать о жизни.
- Это хорошо, - сказала она, - так и должен рассуждать мужчина! Только вам нужно научиться фехтовать. Мне было бы неприятно, если б мой друг не умел сражаться. Но тех двоих вы, наверное, убили не шпагой.
- Нет, - ответил я, - у меня была пара пистолетов. И к счастью моему, эти люди были совсем рядом со мной, ибо стреляю я ничуть не лучше, чем фехтую.
Она тотчас выведала у меня все о сражении на бриге, о чем я умолчал, когда впервые рассказывал о себе.
- Да, - сказала она, - вы очень храбрый. А вашим другом я просто восхищаюсь и люблю его.
- Им нельзя не восхищаться, - сказал я. - У него, как у всех, есть свои недостатки, но он храбрец, верный друг и добрая душа, благослови его бог! Не верится мне, что придет такой день, когда я смогу забыть Алана! - Сейчас я уже мог думать только об Алане и о том, что от меня одного зависит, увидимся мы нынче же ночью или нет.
- Боже, где моя голова, ведь я забыла сообщить вам новость! - воскликнула Катриона и рассказала мне, что получила письмо от отца: он пишет, что его перевели в Замок, где она может завтра его навестить, и что дела его улучшаются. - Вам это, наверное, неприятно слышать, - сказала она. - Но можно ли осуждать моего отца, не зная его?
- Я и не думаю его осуждать, - ответил я. - И даю вам слово, я рад, что у вас стало легче на душе, а если я и приуныл, что, должно быть, видно по моему лицу, то согласитесь, что сегодня неподходящий день для примирений и что люди, стоящие у власти, - совсем не те, с кем можно поладить. Я все еще не могу опомниться после встречи с Саймоном Фрэзером.
- О, как можно их сравнивать! - воскликнула она. - И кроме того, не забывайте, что Престонгрэндж и мой отец Джемс Мор - одной крови.
- В первый раз об этом слышу, - сказал я.
- Странно, как мало вы вообще знаете, - заметила Катриона. - Одни называют себя Грантами, другие Макгрегорами, но все принадлежат к одному клану.
И все они сыны Эпина, в честь которого и названа наша страна.
- Какая страна? - спросил я.
- Моя и ваша, - ответила Катриона.
- Как видно, сегодня для меня день открытий, - сказал я, - ибо я всегда думал, что моя страна называется Шотландией.
- А на самом деле Шотландия - это страна, которую вы называете Ирландией, - возразила она. - Настоящее же, древнее название земли, по которой мы ходим и из которой сделаны наши кости, - Эпин. И когда наши предки сражались за нее с Александром и римлянами, она называлась Эпин. И до сих пор так называется на вашем родном языке, который вы позабыли!
- Верно, - сказал я, - и которому я никогда не учился. - У меня не хватило духу вразумить ее относительно Александра Македонского.
- Но ваши предки говорили на нем из поколения в поколение, - заявила она, - и пели колыбельные песни, когда ни меня, ни вас еще и в помине не было. И даже в вашем имени еще слышится наша родная речь. Ах, если бы мы с вами могли говорить на этом языке, вы бы увидели, что я совсем другая! Это язык сердца!
Дамы угостили меня вкусным обедом, стол был сервирован красивой старинной посудой, и вино оказалось отменным; очевидно, миссис Огилви была богата. За столом мы оживленно болтали, но, заметив, что солнце быстро клонится к закату и по земле потянулись длинные тени, я встал и откланялся. Я уже твердо решил попрощаться с Аланом, и мне нужно было найти и осмотреть условленное место при дневном свете. Катриона проводила меня до садовой калитки.
- Долго я вас теперь не увижу? - спросила она.
- Мне трудно сказать, - ответил я. - Быть может, долго, а быть может, никогда.
- И это возможно, - согласилась она. - Вам жаль?