Страница 53 из 143
Не забывайте, о своей родословной я был осведомлен не лучше приблудной дворняги; дядя, правда, лопотал мне что-то насчет знатных родственников, но Бэлфура из Бейта среди них не было; и мне ничего другого не оставалось, как, сгорая от стыда, признаться, что я не знаю.
Робин отрывисто извинился, что меня побеспокоил, повернулся, даже не кивнув на прощание, и пошел к дверям, бросив на ходу Дункану, так что мне было слышно: "Безродная деревенщина, отца родного не ведает". Как ни взбешен я был этими словами и собственным позорным неведением, я едва не усмехнулся тому, что человек, столь жестоко преследуемый законом (и, к слову сказать, повешенный года три спустя), так разборчив, когда дело касается происхождения его знакомцев.
Уже на самом пороге он столкнулся лицом к лицу с Аланом, оба отступили и смерили друг друга взглядами, как два пса с разных дворов. И тот и другой были невелики ростом, но оба так напыжились от спеси, что как будто стали выше. Каждый был при шпаге, и каждый движением бедра высвободил эфес, чтобы легче было ухватиться и обнажить оружие.
- Мистер Стюарт, когда глаза мне не изменяют, - сказал Робин.
- А если б и так, мистер Макгрегор, - ответил Алан. - Такого имени стыдиться нечего.
- Не знал, что вы на моей земле, сэр, - сказал Робин.
- А я-то до сих пор полагал, что я на земле моих друзей Макларенов, сказал Алан.
- Это еще как сказать, - отозвался Робин Ойг. - Можно поспорить. Впрочем, я, сдается, слыхал, вы мастак решать споры шпагой?
- Разве что вы глухой от рождения, мистер Макгрегор, - ответствовал Алан, - а не то должны были б слышать еще много кой-чего. Не я один в Эпине умею держать в руке шпагу. Когда, к примеру, у сородича и вождя моего Ардшила не так много лет назад случился серьезный разговор с джентльменом того же имени, что и ваше, мне что-то неизвестно, чтобы последнее слово осталось за Макгрегором.
- Вы не о батюшке ли моем говорите, сэр? - сказал Робин.
- Очень возможно, - сказал Алан. - Тот джентльмен тоже не гнушался прицеплять к своему имени слово "Кемпбелл".
- Мой отец был в преклонных годах, - возразил Робин. - То был неравный поединок. Мы с вами лучше подойдем друг другу, сэр.
- И я так думаю, - сказал Алан.
Я свесил было ноги с кровати, а Дункан давно уже вертелся подле этих драчливых петухов, выжидая удобную минуту, чтобы вмешаться. Но при последних словах стало ясно, что нельзя медлить ни секунды, и Дункан, заметно побледнев от волнения, втиснулся между ними.
- Джентльмены, а у меня совсем иное на уме, - сказал он. - Видите, вот мои волынки, а вы оба, джентльмены, признанные музыканты. Давным-давно идет спор, кто из вас играет искусней. Чем же не славный случай его разрешить!
- А что, сэр, - сказал Алан, по-прежнему обращаясь к Робину, от которого и на миг не отвел глаз, как и тот от него, - а что, сэр, до меня и впрямь словно бы доходил такой слух. Музыкой балуетесь, как говорится? Волынку когда-нибудь брали в руки?
- Я на волынке любого Макриммона заткну за пояс! - вскричал Робин.
- Ого, смело сказано, - молвил Алан.
- Я и смелей говаривал, зато правду, - ответил Робин, - и противникам почище вас.
- Это легко проверить, - сказал Алан.
Дункан Ду поспешно достал обе волынки, самое дорогое свое сокровище, и выставил гостям бараний окорок и бутыль напитка, именуемого атолским сбитнем и изготовляемого из старого виски, сливок и процеженного меда, которые долго сбивают вместе в строгом порядке и в нужных долях.
Противники все еще были готовы вцепиться друг в друга; но, несмотря на это, чинно, с преувеличенной учтивостью, уселись по обе стороны очага, в котором полыхал торф. Макларен усиленно потчевал их бараниной и "женушкиным сбитнем", напоминая, что его хозяйка родом из Атола и славится как первая по всей округе мастерица готовить это питье. Робин, однако, отверг угощение, потому что сбитень тяжелит дыхание.
- Я вас просил бы, сэр, заметить себе, - сказал Алан, - что у меня вот уже часов десять маковой росинки не было во рту, а это тяжелит дыхание почище любого сбитня во всей Шотландии.
- Я для себя не желаю выгодных условий, мистер Стюарт, - возразил Робин. - Ешьте, пейте; я последую вашему примеру.
Каждый съел по ломтю окорока и осушил стаканчик сбитня за здоровье миссис Макларен; затем, после бесчисленных расшаркивании друг перед другом, Робин взял волынку и очень лихо наиграл какой-то мотивчик.
- Хм, умеете, - сказал Алан и, взяв у соперника волынку, сыграл сначала тот же мотив и на тот же лихой лад, а потом углубился в вариации, украшая каждую настоящим каскадом излюбленных волынщиками трелей.
Игра Робина мне понравилась, от Алановой я пришел в восторг.
- Не так уж дурно, мистер Стюарт, - заметил соперник. - Однако в трелях вы обнаружили скудость замысла.
- Я? - вскричал Алан, и лицо его налилось кровью. - Я заявляю, что это ложь.
- Стало быть, как волынщик вы признаете себя побежденным, - сказал Робин, - коль вам не терпится сменить волынку на шпагу?
- Разумно сказано, мистер Макгрегор, - ответил Алан. - А потому на время (он многозначительно помедлил) я свое обвинение беру обратно. Я взываю к Дункану, пусть он нас рассудит.
- Полноте, ни к кому вам не надо взывать, - сказал Робин. - Лучше вас самого ни один Макларен в Бэлкиддере не рассудит, ибо если принять в расчет, что вы Стюарт, вы очень сносный волынщик, и это святая правда. Подайте-ка мне волынку.
Алан так и сделал; и тогда Робин принялся повторять одну за другой и исправлять Алановы вариации, которые, как выяснилось, он досконально запомнил.
- Да, вы знаете в музыке толк, - сердито буркнул Алан.
- Ну, а теперь, мистер Стюарт, судите сами, - сказал Робин; и он заиграл вариации сначала, так искусно сплетая их воедино, с таким разнообразием и такою душой, таким дерзостным полетом воображения и легкостью трелей, что я только поражался, внимая ему.
Алан сидел темнее тучи, лицо его пылало, он грыз себе пальцы и вид имел такой, словно получил тяжкое оскорбление.
- Хватит! - вскричал он. - Дуть в дуду вы мастак - и будет с вас! - И хотел было подняться на ноги.
Но Робин только поднял руку, требуя тишины, и вот полились медлительные звуки шотландского наигрыша. Он был пленителен сам по себе и проникновенно исполнен; но это еще не все: то оказался исконный напев эпинских Стюартов, и не было милей его сердцу Алана. Едва раздались первые звуки, как друг мой переменился в лице; когда музыка полилась быстрее, ему уже, видно, не сиделось на месте; и задолго до того, как волынщик кончил играть, последние следы обиды изгладились на лице Алана, и он уже ни о чем не думал, кроме музыки.