Страница 123 из 143
Она вышла из трактира, крепко прижимаясь ко мне.
- Уведите меня отсюда, Дэвид, - сказала она. - Будите вы моим опекуном. С вами я ничего не боюсь.
- И правильно делаете, моя маленькая подружка! - воскликнул я, тронутый до слез.
- Куда же вы меня поведете? - спросила она. - Только не покидайте меня... никогда не покидайте.
- А в самом деле, куда я вас веду? - сказал я, останавливаясь, потому что шел, как слепой. - Надо подумать. Но я не покину вас, Катриона. Пусть бог покинет меня самого, пусть он ниспошлет мне самую страшную кару, если я обману вас или поступлю с вами ДУРНО.
Вместо ответа она еще крепче прижалась ко мне.
- Вот, - сказал я, - самое тихое местечко, какое можно найти в этом суетливом, словно улей, городе. Давайте сядем под тем деревом и подумаем, что делать дальше.
Дерево это (мне кажется, я никогда его не забуду) стояло у самой гавани. Была уже ночь, но окна домов и иллюминаторы недвижных, совсем близких от нас кораблей светились; позади нас сверкал город, и над ним висел гул тысяч шагов и голосов; а у берегов было темно, и оттуда слышался лишь плеск воды под корабельными бортами. Я расстелил на большом камне плащ и усадил Катриону; она не хотела отпускать меня, потому что все еще дрожала после недавних оскорблений, но мне нужно было поразмыслить спокойно, поэтому я высвободился и стал расхаживать перед ней взадвперед, бесшумно, как контрабандист, мучительно пытаясь найти какой-нибудь выход из положения. Мысли мои разбегались, и вдруг я вспомнил, что в спешке забыл уплатить по счету в трактире и расплачиваться пришлось Сэнгу. Тут я громко рассмеялся, решив, что поделом ему, и в то же время безотчетным движением ощупал карман, где у меня лежали деньги. Скорее всего, это случилось на той улице, где женщины толкали нас и осыпали насмешками - так или иначе кошелек исчез.
- Мне кажется, вы сейчас думаете о чем-то очень приятном, - сказала Катриона, видя, что я остановился.
Теперь, когда мы очутились в нелегком положении, мысли мои вдруг прояснились, и я, видя все, как через увеличительное стекло, понял, что разбираться в средствах не приходится. У меня не осталось ни одной монетки, но в кармане лежало письмо к лейденскому торговцу; добраться же до Лейдена мы теперь могли только одним способом: пешком.
- Катриона, - сказал я. - Я знаю, вы храбрая и, надеюсь, сильная девушка, - можете ли вы пройти тридцать миль по ровной дороге?
Как потом выяснилось, нам надо было пройти едва две трети этого пути, но в ту минуту мне казалось, что именно таково было расстояние до Лейдена.
- Дэвид, - сказала она, - если вы будете рядом, я пойду куда угодно и сделаю что угодно. Но мне страшно. Не бросайте меня в этой ужасной стране одну, и я на все готова.
- Тогда в путь, и будем идти всю ночь, - предложил я.
- Я сделаю все, что вы скажете, - отвечала она, - и не стану ни о чем спрашивать. Я поступила дурно, заплатила вам за добро черной неблагодарностью, но теперь я буду вам во всем повиноваться! И я согласна, что мисс Барбара Грант лучше всех на свете, - добавила она. - Разве могла она вас отвергнуть!
Я ровным счетом ничего не понял; но мне и без того хватало забот, и всего важней было выбраться из города на лейденскую дорогу. Это оказалось нелегким делом; только в час или в два ночи нам удалось ее найти. Когда мы оставили дома позади, на небе не было ни луны, ни звезд, по которым мы могли бы определять направление, - только белая полоса дороги да темные деревья по обе стороны. Идти было очень трудно еще и потому, что перед рассветом вдруг ударил сильный мороз и дорога обледенела.
- Ну, Катриона, - сказал я, - теперь мы с вами как принц и принцесса из тех шотландских сказок, которые вы мне рассказывали. Скоро мы увидим "семь долин, семь равнин и семь горных озер". (Эта неизменная присказка мне хорошо запомнилась.)
- Да, но ведь здесь же нет ни долин, ни гор! - сказала она. - Хотя эти равнины и деревья, правда, очень красивы. Но все-таки наш горный край лучше.
- Если бы мы могли сказать то же самое о наших людях, - отозвался я, вспоминая Спротта, Сэнга да и самого Джемса Мора.
- Я никогда не стала бы плохо говорить о родине моего друга, - сказала она так многозначительно, что мне показалось, будто я вижу в темноте выражение ее лица.
Я чуть не задохнулся от стыда и едва не упал на смутно чернеющий лед.
- Не знаю, как по-вашему, Катриона, - сказал я, несколько придя в себя, - но все-таки сегодня счастливый день! Мне совестно так говорить, потому что вас постигло столько несчастий и невзгод, но для меня это все равно был самый счастливый день в жизни.
- Да, хороший день, ведь вы были ко мне так добры, - сказала она.
- И все-таки мне совестно быть счастливым, - продолжал я, - сейчас, когда вы бредете здесь, в темную ночь по пустынной дороге.
- А где же мне еще быть? - воскликнула она. - Я ничего на свете не боюсь, когда вы рядом.
- Значит, вы простили меня? - спросил я.
- Я сама должна просить у вас прощения, и если вы меня прощаете, не вспоминайте больше об этом! - воскликнула она. - В моем сердце нет к вам иных чувств, кроме благодарности. Но, скажу честно, - добавила она вдруг, - ее я никогда не прощу.
- Это вы опять про мисс Грант? - спросил я. - Да ведь вы же сами сказали, что лучше ее нет никого на свете.
- Так оно и есть! - сказала Катриона. - И все равно я никогда ее не прощу. Никогда, никогда не прощу и не хочу больше о ней слышать.
- Ну, - сказал я, - ничего подобного я еще не видывал. Просто удивительно, откуда у вас такие детские капризы. Эта молодая леди была нам обоим лучшим другом на свете, она научила нас одеваться и вести себя, ведь это заметно всякому, кто знал нас с вами раньше.
Но Катриона упрямо остановилась посреди дороги.
- Вот что, - сказала она. - Если вы будете говорить о ней, я сейчас же возвращусь и город, и пускай будет надо мной воля божия! Или, уж сделайте одолжение, поговорим о чем-нибудь другом.
Я совершенно растерялся и не знал, как быть; но тут я вспомнил, что она пропадет без моей помощи, что она принадлежит к слабому полу и совсем еще ребенок, а мне следует быть разумнее.
- Дорогая моя, - сказал я. - Вы меня совсем сбили с толку, но боже избави, чтобы я как-либо совлек вас с прямого пути. Я вовсе не намерен продолжать разговор о мисс Грант, ведь вы же сами его и начали. Я хотел только, раз уж вы теперь под моей опекой, воспользоваться этим вам в назидание, потому что не выношу несправедливости. Я не против вашей гордости и милой девичьей чувствительности, это вам очень к лицу. Но надо же знать меру.