Страница 10 из 14
ОН – так между собой они называли того, кому задавали там, за столом, свои вопросы. Сколько раз они пытались узнать его имя – зажигая свечи, выпивая терпкого травяного чая, садясь вокруг стола, спрашивая, спрашивая, спрашивая. Это была некая безымянная субстанция, образ которой каждая из них представляла себе совершенно особо, импровизируя, включая свое воображение на всю катушку.
Это была захватывающая игра – спасение от засасывающей провинциальной скуки. Так все они искренне считали. И так думала и Марина Андреевна – как раз до сегодняшней ночи, когда она проснулась у себя в спальне в ужасе, в холодном поту.
Жуткое обличье…
Прекрасный образ…
Тень тени…
Звездная пыль…
Москва – Кассиопея…
Растерзанное, истекающее кровью тело – она же видела его своими глазами. Ноги сучат, бьют, дергаются в последней агонии, взрывая пятками песок и щебенку…
– Мариночка, успокойтесь, Кира сейчас принесет вам чая с медом. – Марина Андреевна услышала над собой голос Кассиопеи.
Она увлеклась. Воспоминания… Сколько времени прошло с тех пор, как она здесь – в салоне? Пять минут, семь? Кажется, Вера Захаровна ее только что о чем-то спросила… Спросила – видела ли она сегодня ночью во сне…
– Мы не могли бы начать прямо сейчас? – хрипло сказала Марина Андреевна.
Кира принесла чай. Они выпили, словно перед дальней дорогой. Неброский бежевый лак уже успел высохнуть на ногтях Веры Захаровны.
Наверху, в комнате без окон, Кассиопея зажгла свечи. Ритуал повторился, как обычно, – сняв с себя все металлическое, все украшения, женщины чинно сели вокруг стола.
– А разве сегодня можно? – шепотом спросила Кассиопею Кира. – Вы же говорили, что сегодня нежелательно, не тот день, не совсем подходящий.
Кассиопея глянула на Марину Андреевну.
– Ничего, раз уж так вышло… Я чувствую себя хорошо, мне сегодня вполне это по силам. Кира, отложи мобильный.
– Да, да, забыла, извините. – Кира-Канарейка сняла с шеи телефон, висевший на шнурке.
– А что это – подходящий день, неподходящий? – спросила Юлия. – Раньше об этом что-то не было речи.
– Ну просто в некоторые дни лучше такими вещами не заниматься, – ответила Кассиопея, – потому что угадать нельзя, что произойдет, кто придет на зов. Может быть, и тот, кого вызывают, с кем уже был контакт, а может быть, и кто-то совсем другой.
– Другой? – Вера Захаровна выпрямилась. – Но мы до сих пор и того-то не знаем… Другой… Марина Андреевна, а что вы все-таки видели во сне? Какой ОН был? Я хочу сравнить. Два одинаковых сна разным людям присниться, конечно, не могут. Это против всех законов природы и логики, но все-таки я хочу…
– Если можно – потом, после, давайте же начинать, – Марина Андреевна чувствовала странное возбуждение. Словно что-то подстегивало, подзуживало ее изнутри, просилось на волю. – Давайте скорей начинать! Ну же!
Потрескивали свечи. Белый буквенный круг четко выделялся на черном фоне ватмана, как некая граница. Марина Андреевна откинулась на спинку стула – видел бы ее кто-нибудь из московских приятельниц, из родственников или их общих с мужем друзей, как она сидит в этом Тихом Городке в душной каморке без окон в компании провинциальных клуш и занимается таким бредом…
Это было как мгновенное отрезвление. Но уже через секунду она повторила нетерпеливо:
– Давайте же начинать! Кассиопея, ну, пожалуйста!
Кассиопея глубоко вздохнула, словно при медитации. Взяла со стола блюдце и поднесла его к свечам, нагревая. Потом поставила его на ребро, удерживая кончиками пальцев. Марина Андреевна смотрела на ее руки – какие нежные они у нее, холеные, совсем нерабочие.
Кассиопея положила блюдце донышком вверх, и они все одновременно дотронулись до него.
Холодок фарфора.
Под самыми окнами салона проехал грузовик. Грохот вспорол тишину и…
Руки Кассиопеи задрожали.
– ОН здесь, – прошептала она. – Здравствуй, ты здесь?
Они убрали руки с блюдца, теперь только пальцы их медиума касались его.
– Ты здесь, да? – повторила Кассиопея.
Блюдце под ее ладонью двинулось влево – едва-едва заметно. Стрелка указала в круге слово «нет».
– Ты не с нами?
Блюдце снова дернулось в сторону «нет».
– Ты не здесь, но ты с нами… – Кассиопея закрыла глаза. – Но это ведь ты?
Блюдце снова дернулось – «нет».
Юлия, забыв правила, хотела было что-то сказать, прокомментировать, но, встретив предупреждающий взгляд Веры Захаровны, промолчала. Сеанс начался странно и неудачно, все ответы были точно невпопад.
– Он не настроен на контакт, по-видимому, – шепотом произнесла Кассиопея. – Хорошо, я сейчас спрошу о том, о чем вы хотели. Скажи нам, пожалуйста… Сегодня ночью это был ты?
Блюдце не шевельнулось.
– Ночью во сне – это был ты?
Никакого ответа.
– А той, другой ночью, в другом сне?
Внезапно блюдце под ее рукой задергалось, начало метаться внутри круга, стрелка хаотично показывала на разные буквы. Вера Захаровна по своей профессиональной секретарской привычке даже на спиритическом сеансе не расставалась с блокнотом и ручкой. Следя за стрелкой, она лихорадочно записывала: Б, Е, Р, Е, Г, И, Т, Е, С, Ь…
– Берегитесь? – переспросила Кассиопея. – Ты советуешь нам беречься?
Нет ответа.
– Ты угрожаешь?
Блюдце метнулось вправо. Стрелка показала: «Да».
– Но почему? Мы сделали что-то не так?
Ответа не последовало. Они ждали. Кассиопея молчала, явно раздумывая – спросить ли еще или прекратить сеанс?
Внезапно блюдце под ее рукой двинулось по алфавитному кругу. Вера Захаровна снова взялась за карандаш: Я, Я, Я, Я… Э, Т, О, Я…
– Значит, это был ты? – голос Кассиопеи начал вибрировать.
Я, Я, Я, П, Р, И, Д, У… – выписывало блюдце.
– Ты придешь? Как твое имя? Мы хотим знать. Как твое имя?
Она спрашивала, а блюдце уже опять двигалось, двигалось. Вера Захаровна записывала, стараясь не упустить ничего.
Марина Андреевна смотрела на хаотичный набор букв. Голова ее кружилась. Ощущение было такое, словно она снова падает, падает, как во сне.
– Прекратите, ей плохо! – услышала она нервный крик Юлии, а потом…
Потом она сидела на стуле со смоченными висками перед распахнутой настежь дверью. Дышала, ощущая аромат духов Юлии, – за неимением уксуса та смочила ей виски своими «J’adorе». Тьма, в которую она окунулась на мгновение обморока, отступила.
– Мы прервали сеанс из-за вас, – тревожно сказала Кассиопея. – Это против всех правил. Это категорически нельзя было делать, но…
– Какая-то абракадабра, – Вера Захаровна поднесла близко к глазам написанные на бумаге буквы. – Л, И, Б, Х, А, Б, Е, Р – это бессмыслица.
Юлия забрала у нее текст.
– Л, И… Нет, ЛИБ… ЛИБХАБЕР. Знаете, если не обращать внимание на русские буквы, на написание, – сказала она, – то… «либхабер» по-немецки означает «любовник».
В спертый воздух комнаты с лестницы просочилось свежее дуновение. Огоньки свечей в выкованном тихогородскими кузнецами подсвечнике заплясали, заметались. Одна из свечей – средняя, оплывшая – погасла.
Серая ниточка дыма, бегущая вверх от обугленного фитиля, – вот и все, что осталось.