Страница 25 из 25
Вот еще якорек на карте: "широта...", "долгота...". Сколько здесь якорьков? Если бы можно было разом поднять, оживить корабли! Какая великая эскадра героев подняла бы флаги и вымпела! На всех четырех флотах, на всех четырех морях!
- На флаг, смирно!
В эскадре кораблей-героев я сразу опознал бы корабль, который стал мне родным. "Стремительный", отважный катерок... Я вижу, как капитан 3-го ранга Гренин подходит к матросу и отдает ему честь: "Здравствуйте, дядя Петя!" Узнал бы матрос в морском офицере того мальчишку?
Наверняка. Даже в нашем экскаэре он угадал бы черты "Стремительного".
Но... Снова волны, как страницы, закрывают одна другую. И "Стремительный" - синим якорьком на штурманской карте. И по старым фарватерам идут новые корабли. Только в наушниках: "дзенвс-ще-ще-ще... цвирь-цвирь". То ли камушек по первому ледку, то ли птицы в черемуховых кустах по-над речкой...
А на самом деле говорят корабли. Стройный крейсер, распенив форштевнем усы, щеголеватому, задиристо поднявшему нос эсминцу. Эсминец сутуловатому работяге-тральщику. Тральщик - бойкому эскаэру. "Цвирь-цвирь" - "Не дремать, глядеть в оба".
И вдруг ни на что не похожие звуки ударяют в наушники. Таинственно шуршащие шаги. Подлодка! Не простая - атомная. Скользнула дирижаблем, пробубнила: "Счастливо оставаться, иду в автономку".
Я ни разу не видел атомной подводной лодки. Но знаю - она где-то рядом, может быть, вон там, где взбугрился на секунду-две ершистым гребнем тяжелый вал. Все корабли - над водой и под водой - как бы связаны невидимыми швартовами, все как бы просвечены невидимыми лучами, которые сквозь толщу моря, сквозь броню позволяют видеть каждый отсек, каждого моряка. Но это "зрение" дано только моряку.
"Ще-ще-ще... Цвирь-цвирь..." Чуть повернуть рычажком - и эхом по воде голоса: "По фашистскому крейсеру - огонь!", "Справа тридцать торпеда", "Прощайте, товарищи!", "Да здравствует!..".
Этим голосам отвечают живые: "Ще-ще-ще... Цвирь-цвирь..." - "Идем боевым дозором". И, взбурунив винтами гладь, проходят крейсеры, эсминцы, подлодки. Остро отточенный карандаш штурмана прочерчивает линию курса вдоль синих якорей, над синими якорями.
Иные времена, иные корабли... Но так же величав на гафеле флаг. Он спускается вместе с солнцем, и окутанные сумерками тяжелые корабли превращаются в легкие, призрачные силуэты. Чуткая дремота. Корабли как матросы - одни бодрствуют, другие чуть смежили глаза. Но круглые сутки в оба, но ночью и днем "Товсь!".
Это море не спит. Военное море. Даже в полночный штиль слышны на песке шаги прибоя. Осторожные шаги пограничника. А когда в черноте море сольется с небом, по воде, по пляжным буям ударят голубые мечи...
Вот такое примерно я написал бы сочинение на вольную тему о море, о моем море, которое я открыл для себя в своем самом первом боевом походе.
И еще я рассказал бы о том, как моряк ждет берега. Даже Валерий уж на что мореман - и то не скрывает нетерпения: бинокль как прилип к глазам.
Мы уже продрогли сейчас бы в кубрик и чайку погорячей. Но какой же моряк откажет себе в удовольствии первым увидеть берег. Не от предков ли это в нашей крови - страстное желание оповестить корабль: "Земля! Вижу землю!"
До земли, видно, было еще порядочно.
- Сколько писем написал? - словно невзначай спросил Валерий.
- Два, а что?
- Понятно. Домой и девчонке. Не так?
- Так... признался я. И ничуть не слукавил, потому что письма Борису могли теперь прочитать разве что дельфины. Жаль, конечно, очень жаль, вот так ни за что ни про что терять друга юности. Юности ли? А может, детства? Да и друг ли? Странно, Борис теперь все время как бы удалялся от меня, превращаясь в мираж, в голубую, серую пыль. А вот этих, стоящих в грубых, прошкваленных робах, мне хотелось всех крепко обнять...
- Два письма - это мало, - усмехнулся Валерий. - После такого похода почтальон идет на почту с мешком писем и с двумя возвращается на корабль.
Он что-то начал опять ворчать о девчонках, но я не слышал его, потому что мысленно, как стихи, повторял полученное перед самым походом письмецо Лиды. Ничего в нем особенного, всего полстранички. Но это слово, это слово, которое мне одному вышептывает ветер в сигнальных фалах, это слово...
И вдруг с мостика крикнули:
- Слева по борту венок!
Корабль словно запнулся и пошел самым малым.
- Приспустить флаг! - прозвучала команда.
Да, это был венок. На маленьком деревянном плотике. И тут кто-то тихо сказал:
- А венок-то не наш... Наш был из астр, а этот из гвоздик.
Командир снял фуражку, а мы - бескозырки.