Укоротитель

Он дал еще несколько панорамных снимков, и тут сообразил, что непонятный мусор, валявшийся вокруг большого длинного сарая - это части человеческих тел. Дал увеличение - и верно: руки, ноги, и даже какие-то кишки. У стенки стоял бачок, полный останков и рядом с ним грабли - наверно, еще не все успели убрать. Он понял, откуда идет запах подгоревшего мяса. Журналисту стало ощутимо холоднее и он очень хорошо вспомнилось, как весело было отмечать с друзьями в пабе выгодную командировку. Но авантюризм победил - он почувствовал себя агентом в самом расцветет сил и еще не хотелось отступать. Журналист убедился, что сигнал идет и начал съезжать по осыпям.

Маслянистые пятна нефти, рыжие, выветрившиеся потеки свернувшийся крови. Следы ботинок и сапог, следы волочения тел, отпечатки шин. Редкие огни оказались бочками с горевшей нефтью - дым от нее поднимался как раз на уровень среза котловины и вниз падала только редкая жирная копоть.

Металлические удары из центрального строения сменились человеческими криками. В правом сарае, скорее всего, была казарма - из маленьких окошек, больше походивших на амбразуры, пробивался свет ламп, а на шторах, украшавших те же окошки, мелькали силуэты.

К центру. Журналист покрепче ухватил камеру и короткими перебежками, от тени к тени, двинулся вперед. Дал несколько крупных кадров оторванных конечностей. Именно в эту секунду его сигнал вышел в прямой эфир. Крик в сарае оборвался, еще несколько раз ударили железом по железу и второй, еще более отчаянный, протяжный вопль вырвался изнутри.

Журналисту не хотелось заходить прямо в дверь - он прошел вдоль стены и, конечно, обнаружил плохо приклепанный лист гофрированного железа. Отогнул его и просочился вовнутрь.

Бесконечное переплетение труб, непонятного назначения конструкций. Тяжелый трупный запах и электрический, яркий, цивилизованный свет, идущий от больших ламп под потолком. Он, стараясь не задеть многочисленные острые концы, будто специально торчащие отовсюду и следя за размоткой кабеля, шаг за шагом приближался к истине. Из полумрака выплыли стеллажи, занятые обескровленными человеческими телами. Сбоку донесся отвратительный, чавкающе-разрывающий хруст выламываемых суставов.

И вот журналист выбрался к открытому пространству, к тому небольшому пятачку свободного места, на котором и осуществлялось явное нарушение прав человека. Прячась за фанерным, полу развалившимся шкафом, он видел несколько металлических, второпях сваренных из уголка и арматуры столов, на которых лежали разрубленные тела. А в центре, за импровизированной плахой, чуть заслоненной столами, орудовал главный палач этого худшего из возможных адов. Одетый в грязную, изорванную хламиду, он бил корчащиеся тела мясницким топором. Перед ним же, наполовину связанные, но явно пребывающие в трансе, стояли несколько будущих жертв.

Журналист подполз еще ближе, намереваясь заснять сам момент умерщвления очередного несчастного кокорца. И тут сзади донесся громкий протяжный металлический скрип, какой получается от медленного сгибания проржавевшей трубы.

Я, чуть отведя топор, обернулся и встретился с ним взглядом.

- Вот истинный палач Кокории!! - журналист, понимая безвыходность ситуации, бросился вперед, - Посмотрите в это лицо мясника, убийцы, закоренелого душителя свободы!

Верещал он на своем родном языке, но, сообразив, что я могу не понимать, попытался соорудить фразу на северском.

- Губитель, казнитель, укоротитель! - он чересчур нервничал и фонемы не желали складываться в предложение, - Ты показал лицо, ты в телевизоре! И не смей, не смей причинять мне вреда - я гражданин...

Он замолчал, потому что непонятно откуда взявшиеся руки схватили его сзади за плечи, щиколотки и шею.

- Тебе не показалось странным, что я здесь управляюсь в одиночку? - я медленно подходил к нему поближе, утирая топор прихваченной со стола брошюркой, в которой позднее признали декларацию прав человека, - Что нет диссидентов и протестующих?

Метрах в пяти, стараясь держаться прямо перед камерой, останавливаюсь, пытаюсь произвести впечатление голодного вампира, по недоразумению не могущего выпустить клыки.

- Взять его!!!

И все те мертвецы, что трупным грузом устилали полки и столешницы, что издавали зловоние и отталкивали видом разлагающей плоти, вздрагивают, поднимаются и начинают свой путь к горлу правдолюбца.

Смертный, феерический ужас объял Артура Энгеля - в секундном прозрении он понял, что все действо, разворачивающееся перед ним, не более чем маска, обман, мистификация, и его скромная персона лишь проводник, рычаг с помощью которого миллионы людей ненадолго приняли ее за правду. Но вмешаться в действие, изменить хоть что-то, свести все к шутке журналист не успел: одна из таких надежных рук выдернула из камеры провод, а другая поднесла к его носу клочок пахнущей хлороформом ветоши.

Темнота.

Нет ничего труднее доказать истинность факта, который уже опровергнут, изображен в тысячах карикатур и пародий, осмеян и приобрел тот устойчивый аромат дешевой сенсации, что не отмывается никакими пленками и фотографиями. Я стал героем одного из раскрученнейших розыгрышей. Документальный фильм "Как мы готовились разыгрывать прессу" был бесплатно презентован всем конкурентам этой гордящейся своей историей телекомпании и заботливо помещен во всемирной паутине. Подробно рассказывалось, как закупали грим и учились им пользоваться, как одалживали манекены и разбирали их на части, как резали баранов и устилали их потрохами окрестности длинного сарая. Разумеется, пребывание самого Артура Энегеля в "долине смерти" сняли с нескольких ракурсов, но изображение его дрожащих коленок и отвисшей челюсти реализовывалось уже за деньги.

Была подготовлена отличная легенда - о малом экспериментальном нефтеперегонном заводике и его коллективе, настрадавшемся от гнусных сплетен. О легенде, впрочем, говорили мало и вообще, множество деталей осталось за кадром. Некоторые части тел и расчлененные трупы были настоящими, их просто загримировали, так что удушливый запах мертвечины составлял ту капельку действительного, реального аромата смерти, убедившего журналиста в правдивости постановки.

Конечно, все это кончилось пожаром, грандиозным огненным вихрем, произошедшим от внезапной вылазки боевиков. Он пожрал львиную долю оборудования, оба бензовоза и даже верхний слой почвы превратился в спекшуюся стеклянистую массу. Остались лишь пленки, свидетели и легенда.

С этого момента и началась в Кокории деятельность "багрового пиара" редкостное по претенциозности название, выдуманное журналистами, но сами мы никак себя не называем, так как уже довольно долго отказываемся признавать собственное существование.

* * *

Вернувшись к себе в кабинет, я задумался. Была в новеньком рекруте какая-то трудноуловимая червоточина. Дефект, мешавший мне окончательно признать его своим.

Заныл шрам на правом боку, память о единственном, чуть не удавшемся, покушении на меня. Всплыли ночные предчувствия.

Асафия Николаевича отлично проверили: множество свидетелей могли подтвердить его биографию и очень хорошие приборы заглядывали к нему в черепную коробку. Особистам было просто невыгодно подставлять меня, умышленно засылая брак. Он старателен, прилежен и то внутреннее сопротивление специфике нашей работы, что мешает очень многим новичкам, у него почти отсутствует.

И тут я понимаю, что он очень мало выслушал - явно не хотел этого - о переделке образа жизни кокорцев. О необходимой насильственности части браков, о стройках дорог и низведении духовенства, дроблении зайтов и устранении некоторых старейшин. Он не захотел почувствовать сердцевину тех страшных, темных советов, что я так часто даю командованию группировки.

Передо мной сидел человек без ненависти, бешеной жажды мести, которую приходиться давить волей и вводить в цивилизованные рамки. Он был таким же как я - до Кокории. Пресным маленьким человеком, бездушным старательным карьеристом, умело изображающим энтузиазм.