Шепот звезд

- Делай все, как учили, а я временно устраняюсь.

Заняли эшелон, взяли курс, стали на автопилот, второй пилот расслабился.

- Что же теперь будет? - спросил он. - Мы командира оставили на льду!

- Думаю, он не очень рвался лететь, - улыбнулся Махоткин.

- Как вы думаете, мне за это вклеют?

- Вклеют, будь спокоен, - пообещал Махоткин. - По первое число.

Никто никогда не видел его в таком веселом расположении духа.

- А-а, ничего! - отмахнулся второй пилот. - Зато летал с Махоткиным.

- Ты еще скажи, что летал с Громовым. Не поверят. Я отлетался в конце тридцатых, когда тебя на свете не было.

- Но... но...

- Об остальном молчание, друг мой. История авиации не должна знать о наших с тобой безобразиях.

- Что ж, буду молчать. Но поверят, что таскал вашу сумку?

- Если будешь очень убедителен. Жалко, что стюарда оставили, - сейчас бы он нам чаю подал и хлебца.

- Могу... это... знаю, как включать, - забасил Иван Ильич.

- Эх, Иван Ильич, - улыбнулся Махоткин. - Что бы мы без тебя делали! Ну, ступай. За приборами контроля работы двигателей слежу. Нравишься мне ты, Иван Ильич, вот и все.

- В самом деле, буду молчать, - сказал второй пилот. - Если скажу, что был вторым пилотом у Махоткина, скажут, что у меня мания величия.

- И об этом случае... Ну, что я показывал дурной пример молодежи, никому не рассказывай. Что здесь было? Говори так. Ты запустил двигатели и ждал своего любимого командира, а он, бедняжка, не мог пробиться сквозь разводья. Он бегал по берегу образовавшейся реки, ломал руки, плакал... И ты вынужден был взлетать, чтобы спасти технику. Что-то Иван Ильич застрял. Что с ним? Прилег отдохнуть? Что ж, это хорошо. Сколько он не спал по-человечески? Не могу сосчитать.

Глава четвертая

В воскресенье Николай Иваныч увидел на рынке Серафимовну - та хотела скрыться, но он нагнал ее.

- Чего бегаешь? - спросил он. - Ты ведь заметила меня.

- Вот еще!

- Читала газеты? - спросил он.

- Что такое?

- Ты что, ни газет не читаешь, ни ящик не смотришь?

- Смотрю иногда...

- Оказывается, Бог есть.

- Раньше сомневался?

- Гаденыш Сеня наказан. Из мелкого газетного пачкуна его превратили в безобидного смешного дурачка.

- Неужели? - удивилась Серафимовна. - Может, Иван Ильич? Он если ударит, то станешь дурачком.

- Ты что, не знаешь разве, что он на льду? У него алиби.

- Выходит, что ты все-таки отправил его в эскадрилью, - печально вздохнула Серафимовна. - Ну ты даешь!

- Ты о чем?

- Сам говорил, что это гробовой вариант.

- Я не отправлял - он сам отправился.

- Ты кому уши трешь? Ты мог запретить. То есть не разрешить.

- Я отбил радиограмму с запретом поднимать самолет в воздух - там в самом деле вариант хреноватый.

- Растолкуй мне, дуре.

- А-а, это долго объяснять.

- Можешь не объяснять. И ежику понятно, что ты подставил отца. Из ревности подставил.

- Дурища! Как я мог его подставить? - рассердился Николай Иваныч, чувствуя, что в словах жены правда, которую он скрывал и от самого себя.

- Сам знаешь, что подставил. И не коси под дурачка. Ты его отправил на гибель из-за меня. Тоже мне дуэль! Нет в этой дуэли благородства. Дантес ты, вот и все! Слушай побольше сплетни! Я знаю, откуда все пошло, - от Соньки.

- Ты про что? - спросил он, смутившись.

- Ну тебя в болото! Я дурища, а понимаю твои коварные замыслы. Твой отец ни в чем не виноват. Ни перед тобой, ни перед Богом. Запиши это.

- Не говори чепухи. Нашла Дантеса, умная голова! Да, на ледовой базе трудно, но он не боится трудностей. Он привык их преодолевать... Но все-таки кто из Сени сделал дурачка? В газетах и по ящику такой нефильтрованный базар поднялся! - воспользовался он лексикой бараков. - Перечисляют убитых журналистов, борцов будто бы за правду, а у каждого в кармане грубая зелень на мелкие расходы. Теперь из Сени лепят образ национального героя. И в памяти народной благодаря усилиям телевизионщиков останется его задорно-дебильная ухмылка. Кто его наказал? Любопытно.

- Бог все видит. Нельзя ему было цеплять... - Серафимовна решила, что разумнее будет, если она промолчит: кто много говорит, тот и проговаривается.

- Еще одна смешная история, - заговорил Николай Иваныч. - Не знаю, слышала ли. Соньку затопило. Прибежала ко мне, просила хороших слесарей. Я ей говорю: "У меня не хорошие, а очень хорошие слесаря, но... не по этой части". Она мне: "Как вы ненавидите нас!" - "Вы со мной стали говорить на "вы"!" Она считает, что ей это подстроили: во всем доме система в порядке, а у нее все трубы вдруг полетели. Но следов злоумышленник не оставил никаких. Есть Бог - и не спорь.

- Не спорю. Это Бог-Отец.

- Старухе и помыться нельзя: отключена секция, меняют трубы, пьяные сантехники наживаются. Ей пришлось тряхнуть своей мошной с зеленью.

- Что ж, раньше другие были в подобном положении, а она вся в белом, пусть почувствует, каково быть как все. Ладно. Прощевай. Надеюсь, будешь счастлив со своей консерваторкой - она тебе чего-нибудь на фортепьянах сбацает.

- Ты о чем?

Серафимовна сделала вид, будто играет на фортепьяно, тряся патлами и изнывая в творческом экстазе.

- Ладно. Увидимся, - сказал он, понимая, что жена в игриво-ехидном настроении.

- На том свете, - буркнула Серафимовна.

Пошла прочь, подняла руку над головой, пошевелила пальцами.

Села на скамейку у пруда с утками и задумалась. Ей было о чем думать. Совсем недавно выяснилось, что она никакая не Серафимовна, а Борисовна. Но это известие и известие о том, что Иван Ильич на льду (ей в голову не могло прийти, что старик в опасности, а обвиняла мужа в предательстве единственно ради выхода своим чувствам), были ничто перед главным событием, которое перекрывало все остальное: врач сказал, что она в интересном положении и беременность развивается нормально.

Как Колька не заметил рыжих пятен на ее лице? А-а, он ни хрена в этом не понимает.

Глава пятая

- Авантюристы, разгильдяи, самоубийцы! - бушевал Николай Иваныч в своем кабинете в присутствии единственной слушательницы и зрительницы - секретарши Нины. - Могли угробиться!

- Победителей не судят, - улыбнулась Нина.

- Рано называть их победителями. Взлететь-то взлетели, а как сядут? Летели бы хоть с выпущенными шасси... Знаешь ли, что после самых незначительных работ на шасси самолет положено вывешивать на подъемниках и проверять?

- Там не было подъемников.

- Сама знаешь, что такое русский ГОСТ; без подгонки никакая деталька не встанет на место, надо подгонять.

- Передали, что расчетное время прибытия через четырнадцать часов, сказала Нина.

- Я останусь здесь. Не впервой.

Как раз по телевизору, включенному по случаю позднего времени, выступал усатый, ломающий из себя интеллектуала диктор.

- Прости нас, Сеня, что мы еще живы, а враг гуляет на свободе, но...

Николай Иваныч убрал громкость.

- Они потеряли всякое представление о приличии, - пояснил он.

- Одного не пойму, - заговорила Нина. - Когда "их Сеня" публично оскорбил Ивана Ильича и Махоткина, людей, которым многие были обязаны жизнью и вообще, - полное молчание. А тут "их Сеня" - национальный герой. Ведь он натуральный вор. Откуда у обыкновенного человека такие деньги в коробке из-под обуви?

- Не задавай детских вопросов.

В девять вечера зазвонил телефон, Нина спросила:

- Вы на месте?

Он кивнул и взял трубку:

- Крестинин слушает.

- Эт-то С-самолет Ив-ваныч? - спросил женский голос, который мог принадлежать только Одессе. - Я пьяна, как фортепьяна!

- Ну, вылетел борт, я знаю. И знаю расчетное время прибытия. Доложите обстановку и погоду по трассе...

- Что ты плетешь, черт тебя возьми! Какая еще погода по трассе? Какой борт? Это Одесса!

- Знаю и это! - Николай Иваныч чувствовал, что Нина стоит за спиной и слушает. - Как бы не пришлось мне кое-кого послать на... то есть в Херсон... за агрегатом четыреста шестьдесят девять.