Людишки

- Знаем, - возразил Дэт, указывая рукой направо, где вдалеке стояли сотни поблескивавших на солнце контейнеров. - Их просто убирают в сторонку, а потом опять пускают в дело. Мы садимся в ящик, дожидаемся темноты, вылезаем и попадаем в Америку.

- Неужели так просто? - спросил Кван.

- Попробуем, тогда и узнаем, - ответил Дэт и, криво улыбнувшись, протянул Квану костлявую руку. - Кажется, вас зовут Ли? Ну что, договорились?

Кван не стал менять фамилию: она была достаточно распространенной и могла сойти как за вымышленную, так и за подлинную.

- Да, Ли, - подтвердил он и после секундного колебания принял руку Дэта. - Договорились.

В контейнере было холодно и слегка попахивало заплесневелым картоном. Он не был полностью герметичным и пропускал свет; переднюю съемную стенку обрамлял серо-желтый прямоугольник. Кван влез внутрь, прихватив с собой все свои пожитки - маленькую байковую сумку со сменой белья, записной книжкой и карандашами, на которую и уселся. Он был один. Дэт считал, что контейнер будет слишком тяжелым, если забиться в него вдвоем, и это может привлечь внимание во время разгрузки. Поэтому Дэт спрятался в другом контейнере. Кван не возражал. Так даже лучше. Ему вовсе не хотелось вступать в партнерские или дружеские отношения с Дэтом и оставаться в его обществе после побега с корабля, если, конечно, удастся благополучно миновать все ворота, запоры и караулы, отделяющие порт от свободного мира.

Свободного мира!

Кван сидел на своей байковой сумке, прижавшись спиной к холодной скользкой алюминиевой стенке контейнера. Он скучал и клевал носом, но в то же время чувствовал глубокое, спокойное удовлетворение. Внезапный шум заставил его насторожиться. Двери хранилища открылись, послышался громкий топот ног по стальному настилу. Потом наступила тишина и, наконец, раздался голос:

- Ли Кван!

Кван оцепенел. Он застыл и едва дышал, сердце в груди превратилось в крепко сжатый кулак.

- Ли Кван! Мы знаем, что вы там! Вылезайте, черт возьми, не вынуждайте нас обыскивать все эти проклятые ящики!

Голос звучал устало и раздраженно, но не очень враждебно и злобно. Это был голос судового офицера, которого заставили исполнить неприятную обязанность. "Они знают, что мы здесь", - подумал Кван, еще не осознав, что офицер выкликнул только его имя. Продолжать игру в прятки было бессмысленно. Кван вздохнул и поднялся, гадая, насколько серьезна передряга, в которую он угодил. Он толкнул стенку контейнера, и та вывалилась наружу.

- Я здесь, - сказал Кван трем раздраженным типам кавказской наружности, облаченным в мундиры, когда они разом обернулись и показали ему свои хмурые усталые физиономии.

Дэт выдал его, заложил, это несомненно. Более того, Дэт с самого начала решил его подставить, предложил план бегства, вовлек Квана в эту авантюру и настучал на него. В бежевой кутузке "Звездного странника" у Квана было достаточно времени, чтобы прийти к такому выводу. Но он не понимал, почему Дэт сделал это.

Когда вскоре после ареста в каморку вошел человек, который отрекомендовался как отец Макензи, и спросил, нужна ли какая-нибудь помощь, Кван попытался выяснить у него, что подвигло Дэта на такой поступок.

- Поговорите со мной, - попросил он. Отец Макензи обрадовался. Похоже, у него было не так уж много занятий на корабле, если не считать причащения пассажиров-католиков, когда у тех случались удары или сердечные приступы, нередкие при восьми- и девятиразовом питании.

Когда разговор зашел о предательстве Дэта, священник высказал осторожную догадку, которая, возможно, была верна.

- Вероятно, он агент китайского правительства, - предположил отец Макензи. - Я не утверждаю это наверняка, но такое возможно. Его могли подослать к вам с заданием: не позволить поставить Китай в неловкое положение перед всем миром.

- Но я и сейчас могу это сделать, отче. Если сразу по прибытии кто-нибудь позвонит в "Нью-Йорк таймс". Если вы...

Но нет. Макензи то ли не мог, то ли не хотел. Смелые поступки были не по его части. Он был простым маленьким человеком и не умел прыгать выше головы.

Эххххххх... эти честные люди!

Вскоре после ухода отца Макензи машина застопорилась, и дрожь утихла. "Ну вот и приплыли, - с горечью подумал Кван. - Здравствуй, свободный мир".

Но еще примерно час ничего не происходило. Кван мерил шагами свою каморку и нервничал все больше и больше. Неужели и впрямь конец? Священник сказал, что Гонконг уже требует выдачи. Гонконг, а не Китай. Красным китайцам было бы труднее выцарапать его у американских властей, но китайцы просто желтые сделают это с легкостью. Достаточно лишь предъявить какое-нибудь дутое обвинение в уголовном преступлении (никакой политики!), и американцы отправят мелкого воришку, поджигателя или шантажиста восвояси, в такую же демократическую страну, где его ждет справедливый суд.

Погружаясь все глубже в пучину уныния и горечи, Кван вышагивал по узкой полоске палубы, сучил руками, теребил пятерней свою густую жесткую шевелюру и кусал нижнюю губу. В голове роились мысли о смерти, о той собачьей смерти, которой его предадут, об унизительной смерти от пули... После всего, что ему довелось пережить!

Услышав лязг отпираемой двери, Кван остановился. В каморку вошли все те же три бесстрастных и безучастных типа кавказской наружности. Их лица были лишены всякого выражения.

- Конвой прибыл, - сообщил один из них. - Пора отправляться.

Байковая сумка Квана валялась на койке. Кван взял ее и сказал этим троим:

- Знаете, вы на мгновение прикоснулись к совести человечества.

- Правда? - безразличным тоном отозвался один из офицеров. Потом оглядел каморку и спросил: - Вы тут ничего не забыли?

- Беда в том, - ответил Кван, - что у человечества не так уж много совести.

И последовал за своими конвоирами.

Аннаниил

Что же творится? Я о Сьюзан Кэрриган. Она мне больше не нужна, но тем не менее я с ней. Я попытался разобраться в своих поступках, в причинах, побуждающих меня продолжать встречаться со Сьюзан, хотя предназначение свое она уже исполнила. И пришел вот к какому выводу: похоже, меня привлекает в Сьюзан ее безвредность.