Вестовой Егоров

– Совсем глупый мой адмирал, – часто думал вслух Егоров и искренне жалел своего адмирала.

Вообще и адмиральша и вся прислуга были в глазах Егорова одной шайкой, обманывавшей и обкрадывавшей адмирала. Все они были одни люди, а он с адмиралом – другие, ничего не имеющие с теми общего. Ах, если б адмирал прогнал их всех вместе с женой, а то доведут они его до беды!

Однако Егоров никогда не заикался об этом адмиралу. У самого глаза, мол, есть, а кляузы заводить он не намерен.

И Егоров, зная, что и адмиральша далеко не расположена к нему и сейчас бы прогнала его из дому, если б не адмирал, – старался не показываться ей на глаза и при редких встречах держал себя с угрюмой почтительностью знающего дисциплину матроса. А в отношениях с прислугой напускал на себя суровость, избегал с ней разговаривать и водил дружбу только с кучером. Его одного он удостаивал своими воспоминаниями о дальних плаваниях и рассказами о разных диковинах вроде «акул-рыбы» или черномазых людей, которые всякую пакость жрут и ходят как мать родила, и у приятеля своего в кучерской протрезвлялся, когда, случалось, приходил домой пьяный и не желал идти к себе в маленькую комнатку, находившуюся вблизи спальни адмирала.

В свою очередь и Егоров пользовался среди прислуги репутацией «грубого и необразованного матроса», с которым не стоит и связываться – облает. За обедом на кухне его дарили ироническими усмешками, на которые Егоров не обращал обыкновенно ни малейшего внимания. И в редких только случаях, если франтоватый лакей, в угоду горничной, задевал Егорова, он совершенно спокойно выпаливал такое морское ругательство, что деликатная горничная и дебелая «кухарка за повара», жившая, как утверждала, только у генералов, в страхе взвизгивали и убегали из кухни.

III

Предвкушая удовольствие получить на светло Христово воскресение от адмирала обычные пять рублей и по этому случаю «взять все рифы», то есть напиться вдребезги в компании с кумом, мастеровым из адмиралтейства, Егоров накануне под вечер сидел в своей крошечной, чисто прибранной комнатке, где у образа теплилась лампадка, и исправлял кое-какие погрешности своего праздничного туалета, в котором он собирался честь честью идти к заутрене, – как в двери раздался стук.

– Что надо? Входи.

– Барыня вас требует! – объявил молодой лакей.

– А где твоя барыня?

– В столовой, и ваш барин там! – подчеркнул лакей.

Егоров, по старой морской привычке, рысцой понесся в столовую.

Там сидела адмиральша в капоте, несколько томная и уставшая от хозяйственных хлопот, и около нее адмирал.

– Вы свободны, Егоров?

– Точно так, ваше превосходительство! – гаркнул Егоров и кинул взгляд на адмирала, словно бы спрашивая его: «свободен ли он?»

– Ах, не кричите так громко! Он тебе, Александр, не нужен? Я Антона посылаю к портнихе…

– Нет.

– Так, пожалуйста, Егоров, сходите за окороком, за куличами и за пасхой и привезите поскорей все это сюда… Можете оттуда взять извозчика…

И адмиральша не без некоторой брезгливости протянула свою маленькую ручку и, словно бы боясь прикоснуться к большой и жилистой руке Егорова, осторожно опустила на его широкую ладонь деньги и квитанции с написанными на них адресами.

– Слушаю, ваше превосходительство!

И, зажав в своей руке все, что ему передала адмиральша, он вышел из столовой.

В коридоре его нагнал адмирал и заботливо сказал:

– Смотри, Егоров, не запоздай… Не заходи никуда…

– Куда же заходить, Лександра Иваныч, окромя туда, куда приказано?.. Будьте покойны. Духом слетаю…

И Егоров действительно «духом» слетал из Сергиевской на Конюшенную за куличами и за пасхой, оттуда на Литейную за двумя окороками и фаршированным поросенком и уже рядил извозчика, чтоб везти домой все эти припасы, как его хлопнул по плечу «кум мастеровой» и весело воскликнул:

– Михаилу Нилычу, наше вам.

– Здорово, кум…

Тары-бары, разговорились, и так как на улице разговаривать было не совсем удобно, то кум предложил зайти в заведение.

– Выпьем по случаю кануна, Нилыч, по сорокоушке и айда – по своим делам. Ты к своему адмиралу, а я к своей хозяйке… К заутрене пойдем… Завтра ведь какой праздник!..

Кум так резонно говорил, что Егоров, нисколько не подозревая опасности, какой подвергается и его слабость к спиртным напиткам, и все эти порученные ему припасы, с удовольствием принял предложение, и оба приятеля, бережно забрав кульки и картонки, вошли в заведение, чтобы наскоро раздавить по сорокоушке.

– А то мне надо, кум, торопиться, – говорил Егоров, процеживая водку с медленностью настоящего пьяницы.

– То-то я и говорю… И мне нужно, кум.

IV

Был одиннадцатый час вечера, а Егоров еще не возвращался. Адмиральша сперва вздыхала, потом злилась и наконец пришла в отчаяние. Ведь это ужасно! К ней обещали приехать разгавливаться некоторые близкие знакомые и… и до сих пор ничего нет!

Нечего и говорить, что более всего досталось адмиралу.

– Вон ваш преданный и верный человек… Нечего сказать, хорош! Первый раз я решилась дать ему поручение…

– Да ты не волнуйся, Катенька!.. Он все принесет! – успокаивал жену адмирал, давно уже и сам волновавшийся, так как знал, что если Егоров не удержится и выпьет, то беда.

– Как тут не волноваться?.. Это ведь бог знает что такое… И ты еще держишь при себе такого пьяницу… Неужели и после этого ты не прогонишь его?..

– Но, Катенька…

– Ах, что вы все: Катенька да Катенька!.. Это наконец, просто глупо! – воскликнула Катенька с раздражением и заперлась в спальне.

Адмирал взбешенный ходил по кабинету, мысленно осыпая Егорова самою отборною бранью, какую он позволял себе только в море.

Уж он хотел было идти к жене и предложить ехать немедленно в лавки и все купить, как в кабинет вбежала жена и крикнула голосом, полным раздражения:

– Подите… полюбуйтесь, что привез ваш преданный человек! Идите!

Адмирал покорно и с виноватым видом пошел вслед за женой в столовую, и – о ужас! – вместо двух пасох были какие-то приплюснутые лепешки. По счастию, окорока, поросенок и куличи были целы.

– Ах, мерзавец! – проговорил только адмирал.

– Как же мы будем без пасхи! – охала адмиральша.

Адмирал тотчас же велел лакею ехать за пасхами и крикнул:

– Позвать сюда Егорова!..

Через минуту-другую в столовую вошел Егоров. Он довольно твердо держался на ногах, хотя и был сильно пьян.

– Христос воскресе, Лександра Иваныч… Виноват, ваше превосходительство… Это точно, помял пасхи… потому кума встрел… – говорил Егоров заплетающимся языком.

– Он совсем пьян! – промолвила в ужасе адмиральша.

– Точно так, ваше превосходительство… Пьян, но вас это не касается… Я Лександры Иваныча вестовой, а не ваш. Адмиральский слуга… Пусть он меня расказнит!.. Бейте меня, Лександра Иваныч, подлеца… Не жалейте Егорова за пасхи… Все от вас приму, потому жалко мне вас… Жили мы, слава богу, прежде хорошо, а как вы на старости лет…

– Вон! – заревел адмирал и вытолкал Егорова из столовой.

Целую неделю Егоров пьянствовал и, отрезвившись, явился к адмиралу и просил его «увольнить».

Но адмирал, уже упросивший жену простить Егорова и, взявши с нее слово никуда его не посылать, не уволил Егорова и летом взял с собой в плаванье.

1895