В мутной воде

- Что вы скажете в свое оправдание, подсудимый?

- Я ничего более не имею сказать... Я прошу только снисхождения, тихо прошептал Башутин.

- Подсудимая, что вы скажете в свое оправдание?

Варвара Николаевна поднялась. Все взоры устремились на нее. Она еле стояла на ногах. Целый день этой битвы доконал ее. Нервы ее были напряжены до последней степени и наконец не выдержали. Однако она в последний раз собралась с силами, взглянула на публику и видела только массу голов, освещенную ярким светом газа, но эти лица уже не возбуждали в ней того озлобления, какое возбуждали утром. Она была утомлена... Ей теперь было все равно. Мгновенно пронеслась перед ней вся ее жизнь; что-то тяжелое, скверное легло тяжелым бременем на ее сердце. Сзади - позор, впереди непроглядная тьма. Бодрость оставила ее. Она хотела что-то сказать, начала было говорить, но что-то мешало ей, сжимая ее горло.

- Я... я... я ничего не могу сказать! - еле произнесла она и зарыдала сдержанными, глухими рыданиями.

Когда через полчаса вернулись присяжные, она готова была на все. Она предчувствовала, что оправдания ей не будет.

- Виновна! - раздалось в ее ушах, и она выслушала приговор относительно спокойно.

Когда она уходила из залы суда, она как-то грустно улыбнулась, но, встретив иронический взгляд Башутина, ответила ему таким взглядом презрения, что Башутин вздрогнул и более не оборачивался.

Глада тридцатая

СОЛНЦЕ ПОСЛЕ ТУЧ

Прошло два месяца. Перемирие было заключено. Ожидали заключения мира. Всем уже надоела война с ее бесчисленными жертвами, с бесчисленными разоблачениями злоупотреблений, которые во время войны проявились едва ли не с большею силою, чем во время мира. Все устали. Возбуждение начинало проходить и заменилось какой-то апатией. Те, которые чего-то ждали после войны, увидали, что надежды приходилось похоронить.

Известия, одно другого печальнее, приходили со всех концов: растраты шли за растратами, грабежи за грабежами. Все опустили головы.

Стоял славный январский день. Старик Чепелев весело торопил Елену идти гулять. Уж очень хороший был день. Она отвечала из своей комнаты, что сейчас будет готова, и скоро вышла к отцу. Она совсем поправилась, расцвела и была прелестнее, чем прежде.

- Идем, папа, я готова, - проговорила она.

В это время в прихожей раздался звонок, и вслед за тем в комнату торопливо вошел Венецкий.

- Елена... Леля!.. - проговорил он и бросился к ней на шею.

- Наконец-то, - прошептала она. - Здоров ты? Совсем здоров, милый мой?

Она закидывала вопросами, смеялась и плакала. Он радостно целовал ее руки, и оба они в счастии забыли, что сзади их стоял старик, который тихо плакал слезами радости, глядя на своих счастливых детей.

Вепецкий остановился у Чепелевых. Через два месяца была их свадьба, а через три он вышел в отставку и поехал с молодой женой и стариком в деревню к матери.

Чепелева уехала за границу, получив всего сто тысяч из состояния покойного брата. Остальное неизвестно куда делось. Елена отказалась от наследства.

Месяца через два Венецкий прочитал в газетах, что Неручный умер от тифа в Орхание.

- Он был прав, Леля, - грустно промолвил Венецкий, сообщая жене печальную новость.

И он стал рассказывать ей о своем приятеле.

- Вы чего это такие грустные? - промолвил старик, поднимаясь на террасу, где уже готов был ужин.

Ночь стояла чудная, теплая. Луна освещала своим волшебным светом густой сад перед террасой. Счастливые личным счастьем Венецкие скоро забыли о приятеле и весело смотрели в глаза будущему...

Надолго ли?

1879