Страница 2 из 9
Это был коренастый и крепкий, небольшого роста, сутуловатый пожилой человек самого свирепого вида: с заросшим волосами некрасивым рябым лицом, с коротко подстриженными щетинистыми, колючими усами и с выкаченными, как у рака, глазами, над которыми торчали черные взъерошенные клочья. Перешибленный еще давно марса-фалом нос напоминал темно-красную сливу. В правом ухе у боцмана блестела медная сережка.
_______________
* М а р с а- ф а л - снасть, поднимающая марсель. М а р с е л ь
- большой прямой парус, второй снизу.
Несмотря, однако, на такую свирепую наружность и на самое отчаянное сквернословие, которым боцман приправлял и свои обращения к матросам, и свои монологи под пьяную руку на берегу, Егор Митрич был простодушнейшим и кротким существом с золотым сердцем и притом лихим, знающим свое дело до тонкости боцманом*. Он никогда не обижал матросов - ни он, ни матросы не считали, конечно, обидой его ругательных импровизаций. Сам прежде выученный битьем, он, однако, не дрался и всегда был предстателем и защитником матросов. Нечего и прибавлять, что простой и незаносчивый Егор Митрич пользовался среди команды уважением и любовью.
_______________
* Б о ц м а н - старший унтер-офицер, отвечающий за судовые
работы и чистоту на корабле.
"Правильный человек Егор Митрич", - говорили про него матросы.
Выслушав приказание вахтенного лейтенанта, боцман вприпрыжку понесся на бак и, вынув из кармана штанов висевшую на длинной медной цепочке такую же дудку, засвистал в нее соловьем. Свист был энергичный и веселый и словно бы предупреждал о радостном известии. Отсвистав и проделав трели с мастерством заправского боцмана, свиставшего в дудку половину своей долгой морской службы, он нагнулся над люком в жилую палубу и, расставив фертом свои цепкие, слегка кривые, короткие ноги, весело зыкнул во всю силу своего могучего голоса, несколько осипшего и от береговых попоек, и от ругани:
- Вторая вахта в баню! Баркасные на баркас!
Вслед за громовым окриком боцман сбежал по трапу* вниз и обходил жилую палубу и кубрик**, повторяя команду и рассыпая направо и налево подбодряющие энергические словечки самым веселым и добродушным тоном:
- Живо, сучьи дети!.. Поворачивайтесь по-матросски, черти!.. Не копайся, идолы! Небось долго париться не дадут... К одиннадцати чтобы беспременно на клипер... В один секунд собирайся, ребята!
_______________
* Т р а п - лестница на корабле.
** К у б р и к - общее жилое помещение на корабле для судовой
команды.
Заметив молодого матросика, который и после свистка не трогался с места, Егор Митрич крикнул, стараясь придать своему голосу сердитый тон:
- А ты, Конопаткин, что расселся, ровно собачья мамзель, а? Ай в баню не хочешь, песья твоя душа?
- Иду, Егор Митрич, - проговорил, улыбаясь, матросик.
- То-то иду. Собирай свои потроха... Да не ползи, как вошь по мокрому месту! - рассыпал Егор Митрич перлы своего остроумия при общем одобрительном смехе.
- А скоро уходим отсюдова, Егор Митрич? - остановил боцмана писарь.
- Надо быть, сегодня...
- Скорей бы уйти. Как есть подлое место. Никаких развлечениев...
- Собачье место... Недаром здесь бессчастные люди живут!.. Вали, вали, братцы! - продолжал покрикивать боцман, сдабривая свои окрики самыми неожиданными импровизациями.
Веселые и довольные, что придется попариться в бане, в которой не были уже полтора года, матросы и без понуканий своего любимца, Егора Митрича, торопливо доставали из своих парусинных мешков по смене чистого белья, запасались мылом и кусками нащипанной пеньки, обмениваясь замечаниями насчет предстоящего удовольствия.
- По крайности матушку-Расею вспомним, братцы. С самого Кронштадта не парились.
- То-то в загранице нет нигде бань, одни ванныи. Кажется, и башковатые люди в загранице живут, а поди ж ты! - не без чувства сожаления к иностранцам заметил пожилой баковый матрос.
- Так-таки и нигде? - спросил молодой чернявый матросик.
- Нигде. Без бань живут, чудные. Везде у них ванныи.
- Эти ванныи, чтоб им пусто было! - вставил один из матросов. - Я ходил в Бресте в эту самую ванную. Одна слава что мытье, а форменного мытья нету.
- А хороша здесь, братцы, баня?
- Хорошая, - отвечал матрос, бывший вчера на берегу. - Настоящая жаркая баня. Линейные солдатики строили; тоже, значит, российские люди. Им да вот этим самым несчастным, что роют уголь, только и утеха одна что баня...
- Да, вовсе здесь тяжкое житье...
- И командер ихней, сказывали, зверь.
- Одно слово - каторжное место... И ни тебе кабака, ни тебе бабы!
- Одна завалящая варначка какая-то есть старая... Наши видели...
- Увидишь и ты, не бойсь! - проговорил, смеясь, подошедший Егор Митрич. - Не с лица воду пить! Живо, живо... Выползай, кто готов... Нечего-то лясы точить, чтоб вас!
Матросы выходили один за другим наверх с узелками под буршлатами и выстраивались на шканцах. Вышел старший офицер и, снова повторив мичману Ныркову приказание быть к одиннадцати часам на клипере, велел сажать людей на баркас, который уже покачивался у левого борта с поставленными мачтами.
Матросы весело спускались по веревочному трапу, прыгали в шлюпку и рассаживались по банкам. Старший офицер наблюдал за посадкой.
Минут через пять баркас, полный людьми, с поставленными парусами, отвалил от борта с мичманом Нырковым на руле, понесся стрелой с попутным ветром и скоро скрылся в туманной мгле, все еще окутывавшей берег.
II
В кают-компании все были в сборе за большим столом, покрытым белоснежной скатертью. Две горки свежих булок, изделия офицерского кока (повара), масло, лимоны, графинчик с коньяком и даже сливки красовались на столе, свидетельствуя о хозяйственных талантах и запасливости содержателя кают-компании молодого доктора Платона Васильевича, выбранного на эту хлопотливую должность во второй раз. Только что истопленная железная печка позволяла всем сидеть без пальто. Пили чай и болтали, поругивая главным образом проклятый Сахалин, куда судьба занесла клипер. Ругали и открытый рейд с его зыбью, и собачью погоду, и местность, и холод, и медленную грузку угля. Всем, начиная со старшего офицера и кончая самым юным членом кают-компании, только что произведенным в мичмана, румяным и свежим, как яблочко, Арефьевым, эта стоянка в Дуэ была очень неприятна. Подобный берег не манил к себе моряков. Да и что могло манить?.. Неприветен был этот несчастный поселок на оголенном юру бухты, с унылым лесом сзади без конца, с несколькими казармами мрачного вида, в которых жили пятьдесят человек ссыльно-каторжных, выходивших с утра на добычу угля в устроенную вблизи шахту, да полурота солдат линейного сибирского батальона.