Страница 167 из 183
У меня было еще множество недолговечных имен: одни появлялись, цвели целое лето и потом бывали брошены в огонь, подобно полевой траве, другие появлялись на закате и на рассвете исчезали, подобно бабочкам-поденкам.
Когда меня, только оторвав от груди кормилицы, вместе с другими малолетними ассасинами высшего круга планет, уже учили подражать бегу пауков и их умению прятаться в щелках, - тогда я звалась Глазком Каракурта. Когда я освоила искусство ползать по-змеиному, то в продолжение целого месяца именовалась Эфой Сухого Русла.
Четырьмя годами позже меня часто сажали между двумя чужестранными торговцами, которые разговаривали то на одном непонятном мне языке, то на другом, то на третьем. Не разбирая ни слова, а только успевая приглядываться к их лицам, я должна была догадаться, о чем они ведут речь. "Шерсть!" громко кричала я, а в другой раз: "Лошади!" или "Масло!" - и тут же меня награждали куском сладкого лукума. Если же случалась ошибка, тогда я оставалась без всякого лукума, а за шиворот бросали колючку, которую приходилось терпеть до первой звезды. А кроме того, я должна была поднимать руку, как только торговцы, не подавая вида, начинали говорить обо мне и называть имя, которое они загадывали между собой и произносили среди прочих слов в эти мгновения.
Учителя древней мудрости греков называли меня Эринией, проповедники от манихеев - Зрачком Зона, а индийские факиры - Чакрой Кали.
Когда мне в первый раз удалось поразить Зубом Кобры солнечный зайчик от маленького зеркальца, повешенного на ивовой ветке, которую неистово теребил пустынный ветер хамсин, меня нарекли Соколом-С-Горы-аль-Джуди.
Черной Молнией я стала с того дня, когда по воле Старца Горы совершила одно из жертвоприношений и, оказавшись со всех сторон окруженной мстителями, поднялась на вершину минарета. Оттуда, с высоты минарета, мне пришлось прыгнуть на купол мечети. Я расправила свою черную накидку, развела руки в стороны и стремглав кинулась вниз, чудом оставшись в живых и сломав только два пальца на левой руке.
И все мы, "бессмертные фидаины высшего круга планет", именовались "ангелами имама", грядущего в мир со знаками и силой верховного властителя судеб. В промежутках между исходами в нижние селения простых смертных мы пребывали в райских садах, овеваемых ласковым ветерком. Мы наслаждались изобилием чудесных плодов и бившими из-под земли ключами козьего молока и алого вина. Мы вдыхали ароматы волшебных благовоний, открывавших нашим глазам недоступные сферы звезд.
Мое сердце билось в полном согласии с волей Старца Горы до того самого дня, когда я увидела франкского рыцаря на белом коне.
В тот день я нарушила обет.
Фидаин, даже из высшего круга, не может иметь имущества. У меня появилось имущество: жизнь этого франка. Я припрятала ее в самый глубокий тайник своего сердца.
На исходе того же дня мне привиделся во сне мудрый и добрый дервиш, который сказал мне: "У тебя есть брат".
Я ответила ему: "Все фидаины - мои братья". Тогда дервиш ласково улыбнулся мне и сказал: "Холодный эфир вершин, которым все вы дышите - вот что роднит тебя с братьями-фидаинами. Теплая кровь, цена которой тебе известна, - вот что роднит тебя с твоим истинным братом".
"Он - фидаин?" - спросила я, познав второе из чувств, какие мне еще никогда не были знакомы. Это чувство было ни с чем не сравнимой, блаженной теплотою, какой не бывает в горах.
"Он - Посланник Истины", - отвечал дервиш. "Истина - в имаме, - сказала я. - Значит, он - Посланник имама?"
Дервиш с улыбкой покачал головой и промолвил: "Истина в том, что ты изменилась. Значит, мир не стоит на месте".
Я почувствовала страх и спросила волшебного старца:
"Что же мне теперь делать?"
"Оставайся прежней, - отвечал дервиш, - ибо сон легче яви, как ветер легче воды и камня, и потому сновидение достигает души быстрей, чем события достигают плоти. Твоему брату будет грозить опасность, но тебе удастся помочь ему".
"Каким образом?" - вопросила я. "Ответ - в тебе самой, - отвечал дервиш. - Ответ скрыт в том же тайнике, куда ты припрятала жизнь неверного".
Я, безродная сирота, была обязана Старцу Горы всем своим знанием и всей своей властью над низшими смертными. Прилежней, чем раньше, стала я исполнять его волю.
Однажды он сказал мне:
"Пришел тот, кто поразит всех наших врагов, скрывающихся в полуночных странах, где среди неверных наши братья возводят неприступную цитадель. Ты отнимала жизни тех, кто не достоин ее. Теперь ты должна сохранить жизнь того, кому она принадлежит по праву и кому суждено стать Ударом Истины".
В тот день, когда ты, брат мой, на дворцовой площади в Конье оградил франка от моей руки и напал на меня, ты всего на один час стал моим заклятым врагом. О, как была удивлена я потом во Дворце, когда, расправившись с султаном, вышла по тайным проходам в приемные покои и по знаку на твоей руке, Удару Истины, открыла, что ты и есть тот самый Посланник, о котором говорил Старец. Мне было ведено вывести тебя из Коньи и поместить во Дворец Чудесного Миража. Ты сидел перед кувшином, который принес во Дворец верный нам серхенг и пребывал в блаженном состоянии, не замечая вокруг себя ничего. Мне не составило никакого труда поднять тебя за руку с ковра и утянуть за собой в скрытые от простого глаза дворцовые ходы.
Теперь я обладала еще одной собственной тайной: радостью. "Если Посланник Истины защитил франка, - говорила я себе, - то и я, оставляя ему жизнь, не преступаю закона Истины".
Я и не предчувствовала, что Посланник может оказаться моим братом, о котором вещал удивительный дервиш!
Тот, который становился моим братом в сновидениях и которого я в своих ночных грезах не раз спасала от страшных казней и нападений, был не слишком похож на тебя. Он больше напоминал франкского рыцаря-тамплиера, был высок и гораздо старше.
Однажды мне приснилось, что его должны казнить за убийство султана. Я спасла его от мучительной смерти и очнулась со слезами радости, которые поспешила стереть со щек.
Первый раз в своей жизни я опасалась за чужую жизнь, оставляя Посланника в тех проклятых стенах, среди развалин Чудесного Миража. Вряд ли он мог постоять за себя: глаза его были мутны, блаженная улыбка не сходила с его губ, он шел за мной, как покорное дитя, так пробудив в моем сердце третье чувство, не ведомое мне до того дня. Дурманное вино владело его душой. Посланник изумленно оглядывался по сторонам, наслаждаясь видом райских садов и красотой прекрасных гурий. Я не могла ослушаться своего повелителя и покинула тебя в том самом месте, где мне было указано.