Проклятие (Тамплиеры - 5)

Климент V выпятив губы глядел на серенького старичка кардинала де Прато.

- А вы-то сами какого придерживаетесь мнения?

- Я не считаю нужным иметь мнение по этому поводу, Ваше святейшество.

- Что ж, разумно.

Что-то зачесалось вдруг у папы в районе левой лопатки, морщась, он отправил правую руку наводить порядок.

- После того, как вы сообщили свои известия, у меня было впечатление, что мы должны развивать какую-то бурную, немедленную деятельность, теперь же я не вижу необходимости предпринимать что бы то ни было.

Де Прато улыбнулся.

- Все верно, Ваше святейшество. Уподобимся Филиппу. Хотя бы внешне. Удалимся от дел. Природный порядок их протекания наиболее выгоден для нас.

- Порядок протекания этого вина по моему пищеводу, вот что меня радует больше всего в такую погоду.

- Но одно послание, Ваше святейшество, составить все же придется.

Просветлевшее было лицо наместника Бога на земле снова нахмурилось.

- Что еще?!

- Надо намекнуть его преосвященству архиепископу Парижскому, что слишком активное и заинтересованное участие в разграблении тамплиерских богатств, их церковной утвари в частности, не представляется Вашему святейшеству делом желательным, ибо ставит его преосвященство в слишком большую зависимость от результатов следствия и последующего процесса. Другими словами, архиепископ постепенно утрачивает способность быть объективным. Он будет добиваться обвинительного приговора сильнее, чем этого будет требовать истина.

Климент V недовольно вздохнул.

- Ну что ж, составьте такое письмо.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

СКАХ

- Зачем вы убили его? - спросил Симон, когда пламя в костре разгорелось.

Лако подбросил в огонь несколько веток и поправил вертел с нанизанной на него тушкой молодой косули.

- Почему? - задумчиво переспросил Арман Ги.

- Да, зачем это было делать?

Бывший комтур протирал пучком травы лезвие своего германского меча. Потом проверил, как оно отблескивает в пламени костра. Отблескивало едва-едва.

- Я убил его потому, что он спас тебе жизнь.

Мрачный взгляд исподлобья был ему ответом. Мрачный и непонимающий.

- Я понимаю, что ты хочешь сказать, Симон. Да, его появление было спасением для нас. Эти безносые решили, что натолкнулись на целый отряд или караван. И бежали, что нас устраивало. А когда я понял, что они ошиблись, что ни отряда, ни каравана нет, и что этот лучник всего лишь одинокий охотник я... избавился от него. И мне лень объяснять тебе, почему не было другого выхода.

Бывший комтур задвинул меч в ножны.

- Не могли же мы ему рассказать, кто мы такие и куда направляемся. Почему ты молчишь?

Симон положил голову на сплетенные вокруг колен руки. С момента похорон брата он не выходил из этого состояния. Он сам похоронил Наваза. Завернул в халат и укрыл в расщелине, обложив по кругу валунами.

Франки молча наблюдали за этими странными действиями халебского евнуха. Было понятно, что с вопросами к нему лучше не приставать и тем более торопить. Он бы предпочел быть убитым, чем оставить тело брата без достойного погребения.

После того как юноша Наваз отправился в последний путь, троица беглецов из Рас Альхага направилась к востоку. Передвигались молча и тайком. Трудно было сказать, находятся ли они все еще на землях принадлежащих Химскому султану, или уже ступили на территорию подвластную иранскому ильхану. Эмир Тарса и князь Алеппо пользовались такой самостоятельностью, что вполне могли считаться независимыми правителями. Так что совершенно невозможно было решить, кого именно надо бояться.

Лишь на пятый день унылого путешествия Симон заговорил. Выразил недоумение тем, что Арман Ги счел необходимым зарезать великодушного спасителя, причем сразу же после того, как свершилось спасение.

Арман Ги, внутренне радовавшийся этому разговору, означавшему, что проводник не сошел с ума от горя, придумал много разных объяснений своему отвратительному поступку. Заявил, например, что тот показался ему похожим на степняка. Скуластое лицо, великолепная кавалерийская выправка, небогато украшенное оружие. Кем он мог быть? Да кем угодно, - разведчиком, отбившимся от каравана, охранником и т.п. Монголы люди искренние, значит и требующие искренности от других. От него не удалось бы отделаться ничего не значащими объяснениями.

- Я веду себя как лесной зверь, - заявил бывший комтур, - я убиваю всегда, когда нельзя не убить. Больше разговоров на эту тему не было.

Прошла неделя.

Земли, через которые приходилось пробираться, были заселены довольно густо. Попадались и сирийские, и армянские деревни. Хулагиды, пользовавшиеся в северном междуречье правом собирать дань, появлялись здесь нечасто. У местных мелких правителей были лишь небольшие, нанятые за плату дружины, у них не было охоты рыскать по горным тропам. Несколько большую опасность представляли шайки разбойников. Два раза Арман Ги и его спутники чуть было с ними не столкнулись. Но пронесло. Промышляли в этих местах и группы составленные из дервишей, входящих в кровожадные, противоестественные ордена зуавитов и марабутов. С этими идейными головорезами сталкиваться также не стоило. И всевидящий Лако все сделал для того, чтобы это не произошло. Ибо от них нельзя было откупиться, только жизнь человеческая считалась у них настоящей добычей.

Приходилось остерегаться всех и всего.

Переправились через Евфрат, весьма напоминающий в этих местах заурядную горную речку. Впрочем никто, из путников не произнес этого имени вслух и не осознал знаменательность события. Не знали они, что за водную преграду форсируют.

В очередной раз, когда Лако приволок с охоты олененка, убитого точным броском из самодельной пращи, и уже разгорелся костер, Симон вдруг заявил:

- Уже близко.

- Что близко? - переспросил Арман Ги, до того будничным тоном было сделано это заявление.

- Сках.

Лако на мгновение прервал разделку туши.

- Там? - спросил он, указывая окровавленным лезвием на восток.

- Там. За той грядой. Сейчас не видно. Я заметил сегодня утром. Три одинаковых горы.

- Мы сможем найти дорогу дальше сами?