Страница 48 из 66
Король покачал головой.
- Из Китая.
- Да, да, именно. Его послал иранский ильхан. Это было очень странное событие. Сейчас, когда вы напомнили о нём, оно все отчетливее проступает у меня в памяти.
Филипп усмехнулся.
- Да, это был словно визит райской птицы. Посольство из сна. Но, что интересно, иранский владыка предлагал мне конкретное дело. И благородное к тому же.
- Любопытно было бы узнать, Ваше величество.
- Союз. Против турок. Пять тысяч войска. Освобождение Гроба Господня. Я почти дословно помню те переговоры. В предложениях потомка их... я забыл как его имя, монголы зовут его Потрясателем Вселенной; так вот в предложениях его не было ничего фантастического. И я почему-то уверен, что ильхан меня бы не обманул, возьмись я за это предприятие. Кажется тогда во мне зародилась эта тяга на восток.
- И что же помешало свершению этого богоугодного дела, Ваше величество?
Филипп присел на корточки и потрепал пальцем только что посаженый росток.
- Мечта моя была похожа на это растение. И Ангерран де Мариньи, впрочем тогда еще не обладавший в своем имени дворянской приставкой, отсоветовал мне.
- Понятно.
- Вы знаете, святой отец, какие советы действеннее всего?
- Не думал об этом, Ваше величество.
- Те, которых вы не просите. Мариньи как-то в разговоре, в моем присутствии, но не обращенном ко мне, сказал, что для своего времени уже походы Ричарда Львиное Сердце были явлением устаревшим. Он разорил страну дабы прославиться лично. Это не дело государей.
- Возможно, он был прав, - осторожно сказал монах.
- Возможно. Но времена меняются. Никогда нельзя сказать заранее, время ли сейчас идти на восток или не время. Есть ли страшнее прегрешение, чем упущенная возможность? Я имею в виду королевские прегрешения. А Ангерран... - король слегка искривил в улыбке губы - когда-нибудь о нем скажут, что он опередил свое время. Не обо мне, заметьте, о нем. И мне его жаль. Что-то есть невыразимо жалкое в этом стремлении опередить время, подтолкнуть его. Насколько величественнее выглядят те, кто от времени отставал. Тот же Ричард.
Анри Контский молчал, понимая, что король не нуждается в его комментариях к своим речам.
- Но со временем понимаешь, что не во времени суть. Простите мне этот каламбур, святой отец. Отставание от него, и опережение, одинаково неважно. Как Вам кажется, вы понимаете о чем я говорю?
- Мне кажется, да.
Филипп встал с корточек и помассировал затекшие ноги.
- Тогда, вместе с китайским несторианином прибыл к нам и какой-то монах, учитель их веры. Не несторианский проповедник, а китаец с бритой головой. Он неплохо говорил по-французски. Мне довелось побеседовать с ним. Юношеское любопытство.
- Как же он смог выучить наш язык в тех краях?
- Этого я не знаю, но помню, что он рассказывал поразительные вещи. Не только о своей вере, но и о востоке вообще. Поразительные по своей глупости. Так, по крайней мере, мне тогда показалось.
- Вы не могли бы что-нибудь вспомнить из его речений, Ваше величество.
- Очень много лет прошло, но главная мысль довольно проста. Аргументы забылись, а она сама вот - душа человеческая не умирает.
- То же глаголет и Святая Церковь.
Король поморщился.
- Не спешите, святой отец. То, да не то. Причем, что интересно, китаец этот рассказывал сие не о своей, желтой, как он сказал вере, она сама меня нисколько не заинтересовала, а о вере какого-то большого соседнего народа. Так вот мысль эта вот в чем. Души не просто бессмертны. Они переселяются из одного тела в другое и так множество раз. Моя душа может влететь после моей смерти в тело какого-нибудь вора, или шлюхи. А ваша вселиться в собаку или в константинопольского патриарха. Разве не чушь?
- Чушь, ваше величество, - убежденно сказал монах.
- Более того, он утверждал, что моя душа где-то блуждала, в ком-то жила до вселения в мое тело. И мне не дано постигнуть, где именно она шлялась. Какая дикая идей!
Анри Контский истово перекрестился, чем побудил Его величество к такому же действию.
- Еретическая, безбожная и нелепая мысль. Она известна церковным мыслителям издавна, приписывается она одному старинному греку по имени Пифагор и даже его современникам была высмеиваема. Так что ваш монах не сказал вам ничего нового, а просто повторил старинную глупость.
- Пифагор, - задумчиво произнес король.
- Наши математики и геометры используют его некоторые практические мысли при возведении зданий и мостов, но ,в целом, Святая Церковь отвергает и осуждает его нелепое учение.
- Ну и отлично! - сказал резко король и не попрощавшись пошел вон из оранжереи.
ГЛАВЫ ШЕСТНАДЦАТАЯ
РАС АЛЬХАГ
Арман Ги в бешенстве носился по келье, сотрясая воздух самыми непристойными ругательствами на которые только был способен его язык. Его можно было понять, вряд ли бы отыскался на всем белом свете мужчина, способный воодушевится тем, что только что было ему обещано Черным Магистром.
Лако сидел в углу и тоже, кажется, не блаженствовал. Он выглядел оцепеневшим. Глаза его были закрыты, в то время как ноздри, особенно, как-то отверсты.
- Лако, а Лако, разрази тебя дьявол, ты что спишь?!
- Нет, мессир.
- Надо бежать отсюда Лако. Немедленно!
- Посмотрите в окно, мессир.
Арман Ги взобрался на каменный выступ и заглянул в оконный проем.
- Да, дьявол мне в глотку и печень, высоко. Слишком высоко!
- А теперь попробуйте дверь, мессир, - сказал слуга все также не открывая глаз.
Дверь была обита железом и выглядела настолько внушительно, что бывший комтур не стал приставать к ней с испытаниями, а обратил бессильный свой гнев против слуги.
- И это все, что ты мне можешь предложить?!
Лако, не открывая глаз, развел руками.
Арман Ги зарычал от злости и снова стал кружить по келье, пиная время от времени стоптанными сапогами каменные стены.
- Ты напрасно надеешься, что тебя эта чаша минует, напрасно, Лако.
- Отчего вы решили, мессир, что оскопление производится чашей?
- Ты еще смеешь шутить?!
- Что же мне еще остается?
Этот впечатляющий обмен репликами был прерван скрипом открывающейся двери. Из темноты коридора в узилище бывшего комтура и его слуги были впихнуты их старые друзья, Симон и Наваз. Проскрипев в обратном направлении, дверь закрылась. Персияне, причитая что-то по-своему и отряхивая изрядно обтрепавшиеся халаты, поднялись с пола.