Страница 2 из 3
Но поставить точку не удалось.
После этого кто-то кричит, что у романа есть противники. Пусть они скажут свое слово. Кто-то отвечает, "что противников нет". Один говорит: "Значит, есть сведения о том, что есть противники", другой говорит, что таких сведений нет.
Подлое время своими неповторимыми оборотами и репликами врывается, как бесы, начинает крутить, вертеть.
Но длится это недолго. Слово берет писатель Авдеенко, автор повести "Я люблю...". Он произносит замечательную речь, живую и непосредственную. И очень искреннюю.
"...Что бы я ни делал, вся моя душа рвется к этому роману... Я уверен, что не найдется человека в мире, который, прочитав начало романа, не захотел прочитать его до конца..."
И далее так благородно: "Я считаю себя писателем неплохим, как и вы все, но считаю, что я не дорос еще до написания такой книги. Я не боюсь сказать все хорошие слова в адрес этой книги... Я считаю, что это замечательная книга. У меня не хватает эмоций, умения, разумения, может быть, образования, чтобы оценить полностью эту книгу".
Авдеенко приводит цитаты из романа Гроссмана, читает их, восхищается ими. И заключает:
"Еду ли я по Москве, завтракаю ли или еще что-то делаю, весь строй моих мыслей вращается вокруг этого произведения".
Важно, что здесь запечатлен живой и естественный порыв души, мгновенная реакция на роман, который сейчас, вчера или сегодня, в эти именно минуты был прочитан в первый раз и первый раз оценен.
Жаль, что Василий Семенович тогда не услышал речи Авдеенко (хотя и прочитал ее потом), и сам оратор сокрушается, что нет Гроссмана и он не может ему все прямо сказать. Но снова получает разъяснение, что не положено присутствовать, таков порядок при выдвижении на Сталинские премии.
Авдеенко напоминает, что роман Гроссмана в номере 10 "Нового мира" оказался рядом с романом Симонова. И говорит, что Симонову невыгодно такое соседство. У Симонова, говорит он, "роман плоский, как монгольская пустыня..."
Видно, что даже в те времена мгновения свободы слова раскрепощают душу и язык писателя. (Жестокую расплату за эти .мгновения еще предстоит пережить Авдеенко.)
Мрачный и темный производственный прозаик К. Мурзиди пытается на минуту призвать к порядку товарищей по перу, И говорит, что, когда он слушал их, "в нем нарастал протест и желание остановиться и подумать - все ли так хорошо в романе, действительно это энциклопедия советской жизни...", как назвал роман "За правое дело" один из ораторов.
Мелко и тягуче он критикует роман, споря почти со всеми. Очень беспомощно. И голос его тонет и проваливается в пустоту.
Ему отвечает Гоффеншефер - знающий и серьезный критик. "Меня этот роман взволновал особенно, - говорит он, - как человека, который был на Сталинградском фронте". И говорит о романе как критик и одновременно как свидетель событий. Что так важно. И вспоминает время войны: "Мы отходили от Дона к Сталинграду. И тогда все до одного погибли из нашей дивизии, задержав наступление..." Потом на это место боев, где все погибли, приехал Гоффеншефер, чтобы написать об этом для своей газеты: "Чтобы представить себе, как люди дрались и как они погибли..." И так трудно это сделать, "когда нет людей", говорит Гоффеншефер. "Я это сделал просто журналистским приемом", - рассказывает он. "...Я поражаюсь, как Гроссман восстановил эту картину боя, не заложив в нашу душу сомнения в правдивости изображения. Эта сцена написана кровью сердца, только художник, который вжился всем своим существом в ощущение солдата, мог создать такой эпизод, и мне кажется, что он является типичным для всей манеры художника Гроссмана".
"...Я хочу говорить о сердце романа",- говорит в заключение Гоффеншефер.
И еще одно необъяснимое событие, наперекор всему, что происходит в мире,- роман Василия Гроссмана "За правое дело" на заседании секции прозы Союза советских писателей 13 октября 1952 года выдвигается на Сталинскую премию.
А было тогда тоскливо и печально... Тревожно за Гроссмана и нас.
Стараясь не отрываться от нынетекущего момента истории, я все-таки не могу не добавить к тому, что написала. Что во время уже разыгравшегося "шабаша ведьм" вокруг романа 21 февраля 1953 года в "Литературной газете", которая только что (в январе) отнесла роман "За правое дело" к лучшим произведениям минувшего года, появилась редакционная статья - "На ложном пути" (о романе В. Гроссмана "За правое дело").
Там, в этой статье, можно прочитать и такие строчки, которыми следует, может быть, подытожить рассказ о заседании секции прозы: "...В московской секции прозы встали на вредные для дела позиции безудержного захваливания романа".
Но до этого должно пройти время... И это обсуждение еще предстанет на этих же страницах - как в системе кривых зеркал - искаженным и перевернутым вниз головой. Вместе со всеми, кто имел отношение к нему.
А пока идут короткие дни "безудержного захваливания". Мало их выпало на долю Василия Семеновича Гроссмана!
Первая положительная рецензия, по моим воспоминаниям, была написана критиком Сергеем Львовым, с которым я встречалась и тогда и потом. Он работал в "Литературной газете" у Симонова, во главе отдела критики, много знал, много писал. Но рецензию напечатал в журнале "Огонек" вскоре после окончания романа - еще в 1952 году. В собственной папке Василия Семеновича лежала вырезка из "Огонька" со статьей Сергея Львова, - от руки он сбоку написал время и место напечатания. Мне и сейчас статья Сергея Львова нравится, он хорошо понял роман и сумел сказать о его значении.
"...Мы закрываем книгу, отчетливо ощущая, что к созданию эпопеи о Сталинграде Василий Гроссман был подготовлен всем своим предшествующим творческим путем. Ибо главная особенность его творчества - знание жизни народа, жизни повседневной и героической, в подвигах и в труде, и умение изобразить эту жизнь так, как она сама того требует: с простотой и естественностью настоящего большого искусства".
Это была заметная статья. Ее хвалили и читали. То было еще в 1952-м последнем сталинском году.
А в 1953-м в январе успела проскочить еще одна статья - правдиста Бориса Галанова. Не в "Правде", но тоже в солидном органе - в журнале "Молодой коммунист": положительная, даже восторженная.