Страница 19 из 88
Вспомнился 1937 год, морозный январский или февральский день. Сразу после приезда в Кремль он принял немецкого писателя-антифашиста Лиона Фейхтвангера. Беседа велась через переводчика. С нелицеприятной прямотой Фейхтвангер, после того как Сталин ответил на его вопросы, заговорил о не знающем меры культе личности Сталина в Советском Союзе. Сталин согласился с этим и в шутку сказал:
"Что поделаешь?.. У рабочих и крестьян такая натура; если любят, так до безграничности, если ненавидят, так идут на баррикады".
"Но зачем на демонстрациях и на фасадах домов сотни тысяч увеличенных до чудовищных размеров портретов человека с усами?" - спросил Фейхтвангер, видимо больше интересуясь не существом вопроса, а тем, как Сталин выкрутится из неловкого положения.
Сталин в чуть насмешливой улыбке прищурил глаза, пыхнул в сторону Фейхтвангера облаком табачного дыма и ответил:
"А чтобы этот усатый человек, в случае необходимости идти на баррикады, указывал правильный путь. - Сталин вновь задымил трубкой и продолжил: - То, что слишком большие портреты, - от недостатка вкуса. Трудовой человек строит социализм с таким энтузиазмом, что в область культуры вторгается пока лишь в той мере, в какой требует его дело. Придет время, и простой народ наверстает упущенное. Но должен также сказать, что, когда я вижу множество портретов Сталина, я при этом еще и вижу, что в мускулистых руках подняты те идеи, за которые борется по заветам Ленина Сталин, борется партия большевиков".
"Я и сам тоже пришел к такому выводу, - серьезно произнес Фейхтвангер. - Но случается, когда ваши люди, несомненно обладающие вкусом, выставляют бюсты и портреты Сталина в местах не совсем подходящих. Например, огромный бюст при входе на выставку Рембрандта. По-моему, Сталину под одной крышей с Рембрандтом неуютно".
"В самом деле там выставлен бюст?" - удивился Сталин и помрачнел.
"Да, я видел..."
Наступило молчание. Сталин стал расхаживать по кабинету.
"Дураки, - наконец заговорил он без всякой запальчивости. - Среди интеллигенции есть люди, не сразу пришедшие в наши ряды. Некоторые из них с удвоенным рвением стараются доказать преданность Советской власти. А подхалимствующий дурак приносит вреда больше, чем сотня врагов... Не исключен и злой умысел, чтобы дискредитировать Сталина".
"Только я не хочу быть причиной разбирательства, - просительно заметил Фейхтвангер. - У вас при таких обвинениях грозит тяжкая кара".
"Да, с врагами мы не очень церемонимся, - жестковато заметил Сталин. - Но все-таки я не думаю, что бюст Сталина водрузили специально к выставке Рембрандта. Видимо, он стоял там и до выставки". - И Сталин, подойдя к своему столу, сделал карандашом пометку на календаре.
И сейчас, когда машина мчалась по Арбату, ему вспомнилась первомайская демонстрация, колонны ликующих людей с портретами Ленина, Сталина, членов Политбюро, с транспарантами, лозунгами, цветами. Половодье улыбок, шквал возгласов - искренняя любовь, глубокая вера и преданность народа зримым сверкающим потоком захлестывали трибуну Мавзолея и его, Сталина...
Да, так было... Иначе и быть не могло, ибо тогда пронесшиеся через жизнь народа бедствия, связанные с попранием законности, еще не отождествлялись с именем Сталина. В сознании огромного большинства людей кто угодно мог быть виноватым в жестоких перегибах классовой борьбы, только не Сталин. И когда наступила пора военных испытаний, народ, естественно, обращал свои вопрошающие взоры к нему, а он - к народу и его истории...
Кортеж черных лимузинов, в одном из которых ехал Сталин, промчался через Боровицкие ворота на территорию Кремля.
В своем кабинете Сталин посмотрел на висевшие на стене портреты Маркса, Энгельса и Ленина. В это время зашел Молотов. Он поздоровался и с недоумением проследил за устремленным на стену взглядом Сталина.
Кивнув в ответ на приветствие, Сталин, заметив удивление Молотова, усмехнулся и пояснил:
- Прикидываю, где лучше портреты повесить.
- Чьи портреты? - Молотов удивился еще больше.
- Твой да мой.
- Шутишь, Коба! - Молотов коротко засмеялся.
- А чьи тогда? - Сталин с веселым любопытством поглядел на Молотова, а тот, вспомнив вчерашний острый разговор в Наркомате обороны, засмеялся громче и ответил:
- Может быть, Тимошенко и Жукова?
- Это ближе к истине, - ответил Сталин, посерьезнев. - Портреты Тимошенко и Жукова, может, повесим после нашей победы. А сейчас надо, чтобы мы видели здесь портреты Суворова и Кутузова.
- Да, в этом есть резон, - согласился Молотов.
Оба сели: Сталин - в свое рабочее кресло, Молотов - на стул у стола. Понимающе, с тенью горечи и тревоги посмотрели друг на друга.
- Чаю хочешь? - спросил Сталин.
- Благодарю, - отрицательно качнул головой Молотов. - Чаепитие располагает меня к неторопливым разговорам. А дел пропасть. Во-первых, настоятельно атакует английский посол. Сильно обижается господин Криппс, что ты не торопишься принять его.
- Наша неторопливость, учитывая, что перья летят с нас, а не с Черчилля, не уронит нас в глазах англичан и еще кое-кого...
- Посол дает понять, что Черчилль поручил ему встретиться в первую очередь лично с тобой.
- Пусть еще потомится... Разберемся со своими сложностями, наметим программу действий, потом начнем встречаться с дипломатами.
- И во-вторых, - продолжил Молотов ранее начатую мысль, - сегодня на Политбюро и Совнаркоме надо рассмотреть проект общего мобилизационного народнохозяйственного плана на третий квартал этого года. Иначе заморозим деятельность Госплана.
- Хорошо, - согласился Сталин и начал набивать табаком трубку. - Но давай, товарищ Молотов, все по порядку. Скажи, пожалуйста, тебе не кажется, что нам надо решительно и немедленно сосредоточивать гражданскую и военную власть в одних руках?
Молотов посмотрел на Сталина с пониманием истоков его тревог и, побарабанив пальцами по столу, раздумчиво ответил:
- Да, эта мысль неоднократно приходила и мне. Надо, чтобы все в государстве глубоко поняли и ощутили, что партия берет на себя полную ответственность за руководство народом и армией в столь тяжелейшие дни. Это пойдет на пользу и высшему военному командованию. У него появится больше уверенности и раскованности в мышлении, в принятии важнейших решений, которые будут обретать силу закона при одобрении... высшей военно-партийной, что ли, инстанцией... Не знаю, как точнее ее наименовать.