Страница 107 из 113
Представьте себе все это и задайте себе вопрос: каково же будет положение простых рабочих? Уже теперь на континенте, где правительственные организации лучше выработаны и распоряжаются более властно, чем в Англии, слышны вечные жалобы на тиранический характер бюрократии, на высокомерие и грубость ее представителей. Что же будет, когда не только общественная деятельность граждан, но и весь их домашний обиход будут подчинены контролю? Что произойдет, когда разные части этой огромной армии чиновников, объединенной интересами, общими всем правителям, интересами власть имущих по отношению к подвластным, будут иметь под рукой необходимую им силу для обуздания всякого неповиновения, выступая притом в роли "спасителей общества"? Каково придется всем этим рудокопам и плавильщикам, землекопам и ткачам, когда все элементы, в чьих руках управление и надзор, спустя несколько поколений сольются, и, таким образом, образуется ряд каст с возрастающим влиянием; когда эти элементы, имея все в своей власти, привыкнут жить для собственных выгод; когда, стало быть, сложится новая аристократия, гораздо более выработанная и лучше организованная, чем старая? Что делать тогда отдельному труженику, если он не удовлетворен своим положением: считает, что он получает меньшую, чем ему следует, долю продуктов, или что его заставляют работать больше, чем он обязан, или если он желает взять на себя обязанности, к исполнению которых он сам себя считает годным, но его начальство смотрит иначе; наконец, если он желает действовать независимо, на свой страх? Этой недовольной единице, единственной во всем огромном механизме, скажут, покорись или уходи! Самая мягкая кара за неповиновение - исключение из промышленного союза. Но если, как предполагают, возникнет международная организация труда, исключение из промышленной организации в одной стране будет равносильно исключению отовсюду, - промышленное отлучение будет означать голодную смерть.
Что такое положение вещей неизбежно - это заключение, основанное не на дедукции только, не только на индуктивных выводах из вышеприведенных данных прошлого опыта или из аналогий, представляемых организмами разного рода, но и на повседневном наблюдении того, что происходит у нас перед глазами. Та истина, что регулирующий аппарат всегда склонен к усилению своей власти, иллюстрируется примерами. Возьмем любое организованное человеческое общество, ученое или иное. История каждого из них наглядно показывает, как администрация, постоянная или отчасти меняющая свой состав, постепенно захватывает в свои руки все большую и большую власть и направляет по-своему деятельность общества, встречая лишь незначительное сопротивление даже и в тех случаях, когда большинство не согласно: боязнь всего, что сколько-нибудь смахивает на революцию, удерживает и запугивает большинство. То же самое и в акционерных компаниях, например железнодорожных. Предложения директоров правления утверждаются обыкновенно беспрекословно или после самого поверхностного обсуждения; а если окажется сколько-нибудь значительная оппозиция, ее сопротивление непременно будет сломано подавляющим большинством тех, кто всегда стоит за существующую власть. Только в случае крайних непорядков в управлении недовольство акционеров доходит до желания переменить администрацию.
Не иначе обстоит дело и в обществах, созданных людьми труда и принимающих интересы последнего особенно близко к сердцу, в рабочих союзах (trades-unions). И люди, стоящие во главе правления, становятся мало-помалу всесильными. Члены этих обществ подчиняются властям, ими поставленным, даже когда они не одобряют их образа действий. Они уступают, чтобы не нажить себе врагов среди своих же собратий, что нередко сопряжено с потерей места и всякой надежды на заработок. Последний рабочий конгресс показал нам, что и в этой молодой организации уже раздаются жалобы на "интриганов" (wie-pullers), "вожаков" (bosses) и "несменяемость должностных лиц". Но если такое верховенство руководителей наблюдается в обществах весьма недавнего происхождения, члены которых имели полную возможность отстоять и обеспечить свою независимость, то какова же будет власть руководителей давно уже существующих учреждений, получивших мало-помалу широкую и сложную организацию, - учреждений, которые контролируют жизнь отдельной единицы не отчасти только, а целиком?
Нам скажут в ответ: "Против всего этого мы примем меры. Образование станет достоянием всех; каждый будет следить зорко за администрацией, и всякое злоупотребление властью будет тотчас же предупреждено". Ценность подобных упований была бы незначительна даже и в том случае, если бы мы не могли воочию видеть причины, действие которых должно разрушить эти надежды; ибо в сфере человеческих начинаний самые заманчивые и, казалось бы, многообещающие планы терпят крушение совершенно непредвиденным манером. В настоящем же случае крушение неизбежно должно быть вызвано очевидными причинами. Деятельность учреждений определяется свойствами человеческой натуры, а присущие этой натуре недостатки неизбежно должны повлечь за собой вышеуказанные последствия. Человеческая натура не в достаточной степени одарена чувствами, потребными для того, чтобы помешать росту деспотической бюрократии.
Если бы понадобились косвенные доказательства, большой материал в этом смысле могло бы доставить поведение так называемой либеральной партии, партии, которая забыла, что лидер не более как представитель политики заранее известной и принятой, и которая считает себя обязанной подчиняться той политике, какой решил держаться лидер без согласия и ведома партии; партии, до того забывшей основную идею и смысл либерализма, что она не возмущается, видя попранным право частного суждения - этот корень либерализма, и называет ренегатами тех из своих членов, которые отказываются поступиться своей независимостью. Но мы не станем тратить время на подбор косвенных доказательств того, что природа людей в общем не такова, чтобы ставить преграды на пути развития бюрократической тирании. Достаточно рассмотреть прямые данные, доставляемые классами, среди которых идеи социализма наиболее популярны и которые видят свой прямой интерес в распространении этих идей, - мы говорим о рабочих классах. Они-то главным образом и войдут в состав обширной социалистической организации; их свойствами определится и природа последней. Каковы же эти свойства, поскольку они выразились в уже существующих рабочих организациях?
Вместо эгоизма предпринимателей и эгоизма конкуренции мы теперь имеем дело с бескорыстием системы взаимопомощи. Насколько же проявляется это бескорыстие во взаимоотношениях рабочих? Что сказать об ограничении доступа новых рабочих рук к каждой отрасли труда или о препятствиях к переходу из низшего разряда рабочих в высший? В явлениях подобного рода незаметно альтруизма, - а ведь он-то и должен служить основой социализма. Напротив, всякий заметит здесь такое же открытое преследование личных выгод, как и в среде купцов. Поэтому, если отбросить мысль о внезапном исправлении людей, придется заключить, что искание частных выгод будет управлять поступками всех классов, входящих в состав социалистического общества
Индифферентное отношение к стремлениям других сопровождается активным нарушением чужих прав. "Будь заодно с нами, или мы лишим тебя средств к жизни" - вот обычная угроза со стороны любого рабочего союза рабочим той же отрасли труда, стоящим вне союза. Члены его ревниво оберегают свою свободу установления размера заработной платы, однако же они не только отрицают свободу всякого, кто вздумает не согласиться с ними, но несогласие с ними считают за преступление. Людей, настаивающих на своем праве самостоятельно вступить в договор, они клеймят прозвищем "плутов" и "изменников"; по отношению к ним проявляют грубость, которая перешла бы в полную безжалостность, не будь уголовных кар и полиции. Рядом с таким попранием свободы людей своего класса замечается стремление давать решительные предписания классу хозяев: не только условия и порядок работ должны сообразоваться с этими предписаниям, но нельзя нанимать кого-либо, кроме тех, кто принадлежит к данному союзу; более того, в иных случаях угрожает забастовка, если хозяин войдет в сделку с предприятиями, дающими работу не членам союза. Не раз рабочие союзы - особенно недавно возникшие обнаруживали стремление навязывать свои требования, нимало не считаясь с правами тех, кого они понуждают к уступкам. Превратность понятий и чувств дошла до того, что соблюдение права считается преступлением, нарушение же его - добродетелью {К удивительным заключениям приходят люди, когда они забывают простой принцип, что каждый вправе стремиться к достижению своих жизненных целей с ограничениями, обусловленными исключительно подобными же действиями прочих людей. Поколение назад мы слышали громкие заявления о "правах на труд", т. е. о правах требовать труда; еще и теперь иные считают общество обязанным доставлять труд каждому в отдельности. Сравните с этим доктрину, господствовавшую по Франции в эпоху высшего расцвета монархии, что "право трудиться есть право короля, которое он может продать, а подданные обязаны купить". Контраст поразительный; но иногда приходится наблюдать и еще более поразительные контрасты. Мы присутствуем при возрождении деспотической доктрины; разница в том лишь, что короля заменяли рабочие союзы. Действительно, теперь союзы распространяются повсюду; каждый рабочий должен вносить установленную сумму в тот или другой союз, - в случае же, если он не сделается членом союза, у него силой отнимут работу: таким образом, дошло до того, что право труда принадлежит теперь союзу, и он может это право продать, а отдельные рабочие обязаны его покупать!}.