Страница 96 из 113
Значительные препятствия движению крови, образующиеся в некоторых важных частях организма при известных болезнях или расстройствах, вызывая большое направление со стороны сердца, производят гипертрофию его мускульных стенок. А такая перемена, являющаяся, поскольку дело касается первоначальной причины болезни, вместе с тем и средством против этой причины, часто вызывает расстройства в прочих частях организма. "Апоплексия и паралич во многих случаях прямо зависят от гипертрофического расширения сердца." В других случаях вызываются астма, водянка и эпилепсия. Таким образом, поскольку речь идет об индивидуальном организме, результатом такого тесного взаимодействия является то, что при местном изменении в одной какой-либо части организма путем изменения отправлений вызываются соответственные изменения и в других частях; в таком случае можно поставить вопрос: могут ли эти соответственные изменения, поскольку они не переходят пределов нормальности, передаваться по наследству или нет? Если они передаются потомству, тогда утверждение Дарвина, что "если одна часть организма подвергается изменению, то и другие части неизбежно тоже изменяются", является совершенно понятным: оно гласит, что вторичные изменения pari passu передаются вместе с последовательными изменениями, производимыми подбором. Но если они не передаются потомству? Тогда вторичные изменения, не способные передаваться потомкам, вызывают у последних нарушение равновесия в организме, а с накоплением таких изменений в частях, подвергающихся влиянию подбора, организм потомства все более и более выходит из равновесия, так как в течение ряда поколений изменение организма должно все более и более усиливаться. А потому организм новой разновидности должен становиться все более и более негодным.
Единственный выход из такого противоречия возможен при допущении, что с течением времени совершаются в организме необходимые приспособления путем естественного подбора. Но с этим допущением находится в противоречии, во-первых, как мы видели, непризнание сопутствующих видоизменений между непосредственно кооперирующими частями, которые тесно связаны друг с другом; и потому тем более не может быть допущено возможности сопутствующих видоизменений между частями, которые и кооперируют посредственно, и притом удалены друг от друга. А во-вторых, прежде чем совершились бы необходимые приспособления в организме, разновидность могла бы погибнуть от несовершенств своего организма. Даже если бы и не было подобных трудностей, нам пришлось бы признать странный ряд положений следующего рода: 1) Изменение в одной части организма, реагируя на весь организм, вызывает изменения в других частях, отправления которых неизбежно тоже изменяются. 2) Такие изменения в организме особи влияют некоторым образом на воспроизводительные элементы. Последние, при продолжительном нарушении равновесия в организме, принимают особое, необычное строение. 3) Но изменения, вызываемые таким путем в воспроизводительных элементах, не такого рода, как те, которые вызываются изменениями функционального характера; изменения, передающиеся потомству, не имеют никакого отношения к тем разнообразным изменениям, которые возникают в организме родителей функциональным путем. 4) Так как равновесие отправлений не может быть восстановлено путем наследования эффектов нарушения отправлений индивидуального организма, то такое восстановление может быть произведено только путем наследования случайных изменений, которые могут оказаться во всех органах, без всякого соотношения к изменению отправлений Мы считаем невозможным принять подобный ряд положений и, кроме того, утверждаем, что они неубедительны.
"Но где же прямые доказательства того, что изменения функционального характера способны передаваться по наследству?" - таков вопрос, который предлагается теми, кто придерживается вышеизложенных ходячих толкований "Допустим, что действительно имеются некоторые затруднения; но во всяком случае, прежде чем для разъяснения их прибегнуть к допущению передачи по наследству изменений от употребления и неупотребления, необходимы верные доказательства того, что действительно последствия употребления и неупотребления способны передаваться по наследству."
Прежде чем непосредственно приступить к разъяснению этого затруднения, я позволю себе прибегнуть к косвенному доказательству указанием на то, что недостаток общепризнанных доказательств может происходить вовсе не от того, что таких доказательств есть мало. Невнимание или недостаток последнего приводят часто к игнорированию таких фактов, которые в действительности имеются в изобилии; это отлично иллюстрируется на примере исследования о доисторической эпохе. Под влиянием ходячего убеждения, что следов человека нет на земной поверхности в других образованиях, кроме самых поверхностных, геологи и антропологи не только не желали искать таких следов, но долгое время продолжали подсмеиваться над теми, которые утверждали, что нашли такие следы. Когда Boucher de Perthes'y удалось наконец раскрыть глаза представителям науки указанием на кремневые орудия, открытые им в четвертичных отложениях долины Соммы, и когда геологи и антропологи убедились наконец, что доказательства существования человека могут быть находимы в образованиях довольно глубокого возраста, и когда после этого ученые стали искать дальнейших доказательств, - тогда они стали находить их в обильном количестве повсюду. То же самое повторилось с вопросом, который касается нас ближе; мы могли видеть, что высокомерное отношение к гипотезе органической эволюции, с которым относились вообще натуралисты до опубликования работы Дарвина, мешало им видеть многочисленные факты, которые подтверждали эту гипотезу. Совершенно подобным же образом непризнание натуралистами передачи по наследству таких изменений строения, которые вызываются изменением в отправлениях, заставляет натуралистов относиться легкомысленно к тем доказательствам, которые подтверждают такую передачу, и не позволяет им заниматься отыскиванием дальнейших доказательств этого рода.
На вопрос о том, почему имеются многочисленные примеры случайных изменений, передающихся в потомстве, и почему нет примеров передачи в потомство изменений функционального происхождения, - на этот вопрос могут быть три ответа. Первый ответ тот, что изменения первого рода большей частью хорошо заметны, между тем как изменения второго рода почти всегда незаметны. Когда рождается ребенок с шестью пальцами, то такая аномалия не только легко замечается, но бывает настолько поразительна, что привлекает большое внимание. А когда такой ребенок, достигнув зрелого возраста, даст шестипалое потомство, то в околотке все знают об этом. Голубь, отличающийся особенно окрашенными перьями или же длиной и шириной своего хвоста или раздутой шеей, привлекает к себе внимание своею странностью; и если его потомство сохраняет эти особенности, случайно, быть может, усилившиеся, то такой факт отмечается и такую особенность стараются закрепить подбором. Ягненок, который сделался не способным к прыжкам благодаря короткости своих ног, не преминет обратить на себя внимание. И тот факт, что его потомство сохранило такую же коротконогость и стало через это неспособным перебираться через изгороди, начинает неизбежно получать широкое распространение. То же самое и с растениями. Если какой-либо цветок имеет излишнее количество лепестков, или необычно симметрическое расположение частей, или же какое-либо другое отличие от типа цветка этого рода, особенно по отношению к окраске, - то такой цветок легко обращает на себя внимание садовника; а предположение, что такая раз возникшая аномалия передается по наследству, часто вызывает производство опытов, которые ведут за собою дальнейшие доказательства подобного рода. Но совершенно иначе обстоит дело с функционально приобретенными изменениями. Местонахождением последних почти всегда бывает мускульная, костная и нервная системы, внутренности, - вообще, такие части тела, которые всецело или отчасти скрыты от взоров. Изменения в нервных центрах совершенно недоступны взору; кости могут подвергаться очень сильным изменениям в размерах или форме, не вызывая внимания к этим изменениям; а увеличение или уменьшение мускулов, покрытых, как у большинства животных, знакомых нам, толстыми покровами, должны стать достаточно большими, чтобы сделаться заметными при наружном осмотре.